Чуть позже сбор характерологических данных об экспонатах коллекции стал декларироваться как основной, постоянно практикуемый в Институте принцип подхода к теме. "Располагая уже в настоящее время целым рядом мозгов умерших выдающихся деятелей Союза, а также специально собираемыми Институтом сведениями об особенностях этих деятелей, об их одаренности и т. д., институт также занимается и накоплением материала для последующего разрешения вопроса о том, какие отношения при современном уровне наших знаний могут быть вскрыты между структурой и функцией коры головного мозга и в этом направлении", - говорилось в предисловии к сборнику научных трудов Института[13].
В популярном изложении эта же мысль выглядела понятнее и привлекательнее: "Чрезвычайно бережно и тщательно Институт сравнивает детали и характеры, собирает материал о привычках, об отличительных особенностях каждого"[14]. Вот эти-то сведения, "бережно и тщательно" собиравшиеся сотрудниками Института, представляют безусловный общегуманитарный интерес и научную ценность. Сегодня такого рода источники относятся к так называемой "устной истории". Разумеется, источники в данном случае своеобразные, однако характерные для своей эпохи. О них и пойдет речь.
Личность умершего гения изучалась в соответствии со "Схемой исследования". "Схема..." представляла собой что-то вроде методического пособия, очерчивающего обширный круг тем и вопросов, на которые должен был обратить внимание сотрудник. Составление "Схемы исследования" считалось делом важным и ответственным. "К детальной проработке опросника" приступили только в 1932 году и, с помощью "специалистов-консультантов"[15] планировали его закончить не ранее чем через год. В пятилетнем плане Института на 1933-1937 гг. сообщается, что "в 1933 году должна быть разработана путем привлечения специалистов-психологов и психоневрологов форма характерологической анкеты, которая должна лечь в основу собирания и изучения материала с последующим литературным оформлением в форме издания ежегодно характериологических очерков, посвященных жизни и деятельности выдающихся людей"[16]. Есть основания полагать, что в числе "специалистов-консультантов", занимавшихся выработкой "Схемы исследования", был и психолог Л. С. Выготский[17].
Первое, что интересовало авторов "Схемы...", это "история развития данной личности": детство, школьный период, начало самостоятельной деятельности, периоды творчества, вторая половина жизни, последние годы, смерть... То есть составлялась подробная биография.
Далее выяснялись факторы наследственности: собирались сведения о родственниках по восходящей и нисходящей линии; в качестве приложения строилась графическая схема, наподобие генеалогического древа; делались выводы.
Большое внимание уделялось конституциональным особенностям человека: фиксировались рост и вес, цвет глаз и волос, строение тела, состояние организма и т. д. Потом дело доходило до психомоторной и психосенсорной сферы, затем - до эмоционально-аффективной, волевой и интеллектуальной, до особенностей творческого процесса. Таким образом, учитывалось практически все: отношение к природе, людям, книгам, к собственному "я", пристрастия и фобии, повадки и привычки; интересовали работа, быт, половая жизнь, внимание, воображение, память...
Наконец, составлялось заключение по следующий параметрам: 1) Анализ влияния факторов среды на формирование данной личности; 2) Наследственность и ее особенности; 3) Характеристика конституциональных факторов; 4) Особенности сенсомоториума; 5) Анализ отдельных сторон личности (эмоционально-аффективной, волевой и интеллектуальной сфер) и их взаимодействие; 6) Особенности творчества данной личности; 7) Выделение основных особенностей характера данной личности, основного ее ядра.
В итоге возникало всестороннее описание человека, его подробнейший психологический портрет.
На основе чего составлялся такой портрет? Откуда брались сведения? Сотрудник института подробно изучал мемуарную и критическую литературу об исследуемом лице, его художественные произведения (в том числе, неопубликованные), письма, рисунки, фотографии и т. п. Желательно было ознакомиться с документами, относящимися к каждому периоду: начиная с образцов почерка, ученических тетрадей и кончая материалами по истории болезни и протоколом вскрытия...
Однако самые интересные и уникальные данные черпались из устного источника, из так называемых "бесед", которые проводили сотрудники Института с людьми из ближайшего окружения умершего гения. Родственников, друзей и знакомых интервьюировали по указанным в "Схеме исследования" вопросам. Содержание "бесед" записывалось, подробные ответы информантов систематизировались и вносились в итоговый "характерологический" документ. Именно эти "беседы", являвшиеся по сути разновидностью мемуаров, становились главным материалом для обобщений, иллюстраций и умозаключений специалистов.
Сведения, полученные как из устных, так и из других источников, перерабатывались и оформлялись в связный, достаточно большой по объему текст, содержащий всестороннее и уникальное описание исследуемого объекта. Этот текст в окончательном, литературно обработанном виде, по-видимому, сдавался в архив Института мозга - в качестве научной отчетности сотрудника. К сожалению, местонахождение архива Института мозга пока не выявлено. Однако подготовительные материалы к некоторым "делам" сохранились в семейном архиве Григория Израилевича Полякова (1903-1982), известного невролога, профессора, многие годы проработавшего в Институте мозга. В числе сохранившихся материалы, характеризующие В. Маяковского. Сам Г. И. Поляков непосредственно занимался собиранием сведений о поэте и проведением "бесед", систематизацией фактов и их осмыслением. Ему помогали и другие сотрудники Пантеона Института мозга - В. М. Василенко и Н. Г. Егоров[18]. Однако очевидно, что Г. И. Полякову в этой работе принадлежала ведущая роль.
Маяковский в Институте мозга
Решение собирать характерологические материалы о Маяковском было принято почти сразу после смерти поэта. Уже 21 апреля 1930 г. Институт Мозга обратился "ко всем близким и знакомым поэта с просьбой предоставить в его распоряжение все сведения, характеризующие В. Маяковского, а также соответствующие материалы: фото в различные периоды жизни, автографы, рисунки Маяковского, личные письма, записки и другие документы"[19].
Судя по упоминанию в очерке фотографий, хранящихся в архиве Института, и по анализу писем Маяковского к родным, это обращение возымело действие. Однако основная часть исследования пришлась, по-видимому, на более поздний срок. Ранняя из имеющихся в "деле" Маяковского "бесед" датирована 1933 г., последние проводились в ноябре 1936 г.
Всего в "деле" шесть "бесед". Дважды (в 1933 г. и в 1936 г.) был интервьюирован Осип Максимович Брик (1888-1945), близкий кругу футуристов литератор и теоретик культуры, взявший на себя роль издателя ранних произведений Маяковского, и один раз (тоже в 1936 г.) - Лили Юрьевна Брик (урожд. Каган Лия Урьевна; 1891-1978). Маяковский познакомился с семьей Бриков в июле 1915 г. Тогда же зародилась и чувство к Л.Ю. Брик. С тех пор "жизнь Маяковского и Бриков начала сливаться и в литературе, и в быту"[20]. На протяжении пятнадцати лет, вплоть до самоубийства в 1930 году, Маяковский и Брики были, по сути, одной семьей. Очевидно, что из окружения Маяковского Брики были самыми сведущими, самыми знающими его людьми. Не исключено, что "бесед" с Бриками было гораздо больше, но сохранилось лишь три.
В "деле" имеются "беседы" с собратьями Маяковского по писательскому ремеслу - поэтом Николаем Николаевичем Асеевым (1889-1963) и прозаиком Львом Абрамовичем Кассилем (1905-1970). Оба входили в возглавляемую Маяковским литературную группу "Левый фронт искусств" (ЛЕФ), оба впоследствии вслед за Маяковским перешли в РЕФ (Революционный фронт искусств). Правда, стаж их знакомства с поэтом был различен. Асеев был давним другом (с 1913 года), Кассиль - скорее приятелем, хорошим знакомым.
Имеется также "беседа" с Артемием Григорьевичем Бромбергом (1903-1964)[21]. Его знакомство с Маяковским произошло только в начале 1930 г. - в связи с организацией персональной выставки "Двадцать лет работы". А. Г. Бромберг был сотрудником Государственного Литературного Музея; он помогал Маяковскому в работе над экспозицией, водил по выставке экскурсии, после стал активным участником молодежной "Бригады Маяковского", о чем написал в воспоминаниях[22].
Из того, что в "деле" сохранились лишь "беседы" с Асеевым, Кассилем, Бромбергом и Бриками, отнюдь не следует, что только ими был ограничен круг интервьюированных. Нам кажется, что к этому перечню опрошенных следует добавить, как минимум, еще двух друзей-литераторов - поэта-футуриста Василия Васильевича Каменского (1884-1961) и писателя Льва Вениаминовича Никулина (1891-1967). Оба они в 1930-е гг. публиковали мемуары о Маяковском, к которым авторы публикуемого очерка постоянно обращаются. Но ряд приводимых в очерке сведений в мемуарах отсутствует. Кроме того, слова Каменского и Никулина порой вводятся в текст оборотами типа: NN "подтверждает", "передает", "рассказывает", "сообщает", "свидетельствует" и т. п. Подобная форма подачи материала, на наш взгляд, косвенно указывает на то, что информация получена устным путем - во время "беседы".
