Клавдия Пестрово - Цветы на подоконнике

Так вот оно — преддверье Рая!..
Какие светы с высоты!
И в эвкалиптах птичьи стаи —
Господни певчие цветы!

И ветер свежий в океане,
И теплый, ласковый песок,
И водорослей колыханье,
А стайки рыб — у самых ног!

Как стая радужных иллюзий.
Сверкают свежестью пучин
И все плывут, плывут медузы
На парашютах из глубин.

И час за часом — все крылатей!
И каждый счастьем озарен!
Но розовы уже на скате
Узоры пальмовых корон

И, — темная — в вечернем небе,
Летит станица лебедей…

И кто-то пел вверху молебен
О нищенской душе моей.

Тени на стене… сквозь решетку сада,
Там сегодня — ветер!.. Солнце! Облака!
Сердце, почему стало ты так радо
От, казалось бы, такого пустяка?

Тени на стене… движутся, играют.
То на миг слабеет кружевной ажур,
То, темнея снова, четко проступает —
В листьях расшалился ветер-балагур.

Эта быстрота! Красота! Мятежность…
И неуловимость!.. словно ты во сне.
А душа звенит и вбирает нежно
Маленькое чудо, — тени на стене.

Сон вдруг приснился, так живо, так ярко,
Ночью, под синей луной.
Снился он, снился, — чудесным подарком! —
Город приморский родной.

Улиц знакомых кружились извивы —
Площадь. Аптека. Собор.
Сочно синели, по-прежнему, сливы,
Свесившись через забор.

Дом… Этот дом, где в зеркальности окон
Ветра соленый полет,
Где под окном так безбрежно-широко
Черное море поет!

Сон… Но чужбины тяжелая лапа
Больше не давит тоской —
Милая сердцу, приснилась Анапа,—
Город приморский родной.

Австралия!.. Красавица чужая,
Жемчужина в оправе золотой.
И белоснежных попугаев стаи
Недаром гордо реют над тобой.

И эвкалиптов запах терпкий, пряный
Тревожит эхом первозданных дней,
И ожерелья пены — океаны —
Несут издалека к земле твоей.

И Южный Крест в брильянтовой тиаре
В полночном небе чертит полукруг.
Австралия… Где север пышет жаром,
Где леденящим ветром веет юг.

А там… В России… Светятся Стожары…
И пахнет кашкой и полынью луг…

Лица коснулись мягко крылья ночи.
Оранжево моргнуло с маяка.
Прилив сметал, бросая пены клочья,
Следы ступней с усталого песка.

Все городские шумы глуше, тише.
Повиснул мост цепочкой золотой,
И зацепился Южный Крест за крышу
Голубоватой, дремлющей звездой.

И вдруг душа, распятая тоскою,
Исполнилась внезапно новых сил,
И Южный Крест в торжественном покое
Мой каменистый путь благословил.

И радости целительной причастье
Вложила красота в мои уста,
А в небе — золотым залогом счастья —
Горели звезды Южного Креста.

Пели жалобно трубы. Хоронили героя.
Колыхались знамена, в галунах и шитье.
Трубы пели о хладном могильном покое.
И смеялося солнце на их медном литье.

Музыкантов, свистя, провожали мальчишки,
Развивалась вдоль улиц кортежа спираль,
И, вполголоса, люди обсуждали делишки,
Сохраняя на лицах, прилично, печаль.

— Посмотрите, вон Мэри…
— Привезли из Кореи…
— Понесла же нелегкая!..
— Это новый седан?..
— Тыщу триста!..
— Женатый?..
— Ах, хотя бы скорее!..
— Да, сегодня же скачки!..
— Кто вам делает план?..

И вставали трамваи и автомобили
В неподвижно-притихший почтительный ряд,
И казалось, что тот, кого дважды убили,
Принимал, проезжая, молчаливый парад.

Огни мерцали, мерцали звёзды,
Пылало небо — не погасить!
В лицо мне веял горячий воздух,
И так безумно хотелось жить!

Цветы шептали, шептали травы,
Внизу призывно пел океан.
Напьюсь я сладкой земной отравы
И не запомню заживших ран.

Челны светились, светились сваи,
И в море Млечный струился Путь…
Нет! Мне не надо на небе Рая —
Хочу навеки к земле прильнуть!

Последняя любовь таит страданья.
Но в жалкой обреченности земной
Она падучей, огненной звездой
Сверкает в нашей жизни, на прощанье.
И нежный луч закатного сиянья,
Как будто медлит… Но, колдуньей злой,
Нас невозвратность тянет за собой
На темные дороги угасанья…

И эта неизбежность умиранья,
И страсть, и боль прощального лобзанья
Пронзают сердце горькой красотой —
Так, поздней осенью, кружась в тумане,
Волнующим до слез очарованьем,
Слетает лист последний, золотой…