Подмена
смеркаешься но в предпоследний миг
канун тотального исчезновенья
вдруг прозреваешь что произошла
подмена и зароют не тебя
а постороннего который верил
что ты скорее он чем ты и вот
живешь как жил хоть и в недоуменье
что так могло случиться продолжаешь
таскаться в офис кашлять есть борщи
но не в своем телесном естестве
а от лица того который думал
когда был жив что он мол ты и есть
со временем модель войдет в привычку
или постой однажды на пороге
повторной смерти в ужасе поймешь
иллюзия таит двойное дно
не тот который умер до тебя
ошибся и не ты а некто третий
обоим неизвестный кем из вас
он полагал себя навеки тайна
и некого спросить поскольку автор
оплошности неведом ни тебе
ни мертвому вне очереди телу
на фестивале слизней он поди
жив или женщина вообще но вам
двоим от этого не легче
впрочем
скорей не человек как факт но мир
в котором ты распутываешь пыльный
клубок несоответствий и подмен
есть результат мошенничества туз
из рукава ты был рожден в другом
и звезды чьи арабские названья
ты в детстве затвердил или не ты
а эти двое предположим муж
или избранница его постели
или у них совсем не так а есть
допустим третий пол раз третье дно
что эти звезды раз уж речь о них
не те что в колыбель твою глазели
и потому что этот мир не твой
не ты умрешь а он исчезнет сам
ты остаешься тайной без ключа
чтоб вечность получив на размышленья
гадать который час и кто спросил
все равно никуда не уехал
жил как будто причина была
поселиться с изнанки успеха
на дальнейшие плюнув дела
выйдешь с тощим на улицы ранцем
всюду зимние окна в огне
то ли падалицы у вьетнамцев
то ли роглики в tesco вполне
эти роглики с виду бананы
но без шкуры и тверже внутри
забываешь какие болваны
все начальники были твои
через житную к влтаве трамваи
до парижской где льдом по губам
дорогие в витринах товары
было время себе покупал
здесь в королле вставал на заправку
и карманники в праздник толпой
но не помнишь зачем спозаранку
целый город придуман тобой
лучше в сторону от вацлавака
от имперской людской нелюбви
там назначена в арке собака
вот и роглика ей отломи
дальше черным в снегу и барачным
город выглядит глазу немил
и становится космос прозрачным
на просвет как неправдой и был
силуэт углубляется в нусли
ледяными пролетами вниз
в нем ни радости больше ни грусти
погоди оставайся вернись
ты видишь их лица на том берегу
глаза в пелену окуни там
пока мы на этом растим белену
в логу пополам с аконитом
на этом вода холодна холодна
сезон ли виной непогода ль
на том как сомнамбула ходит одна
так медленно ходит поодаль
кто с этого сослепу ступит с шестом
в речную студеную жижу
тот станет одним из живущих на том
ты видишь их лица не вижу
проснешься на этой с утра стороне
на той ситуация та же
но к вечеру кажется кажется мне
уже и не кажется даже
вот огненный глаз божества с высоты
к полудню безжалостно выйдет
он синие наши согреет цветы
и желтые желтые видит
здесь каждый в жару персонаж с полотна
живущий в логу не вникая
зачем так река холодна холодна
и кто это ходит такая
серпу неповадно и стебли тверды
сплеча наудачу по корню
гляди подошла и стоит у воды
ты помнишь такую не помню
когда избу на заре запирала
всех заплакать о себе собирала
придорожных из кювета кикимор
буйных леших из заречного бора
а русалок приглашала на выбор
но пришли толпой для полного сбора
приплелось еще печальное что-то
из-за черного как полночь болота
нагляделась на любимые лица
больше здесь я говорит не жилица
обрекли меня стыду и бесчестью
злое горе мне судьба причинила
словно вынули из воздуха песню
словно солнце окунули в чернила
ни ногой теперь назад ни версты я
невозвратные мои золотые
и заплакали тогда и завыли
в соснах совы загудели забили
а печальное из чащ где трясина
не имеющее формы и вида
провожало до калитки спасибо
ковыляло до плетня деловито
остальные обнялись поревели
и остались жить одни как умели
долго шла через покосы и пашни
в край где грохот и стеклянные башни
в небесах стальные птицы летали
в стороне обосновалась неблизкой
и приматывала крылья бинтами
и работала потом программисткой
прежней жизни от нее ни привета
далеко должно быть за морем где-то
отчего мы с ней не за морем вместе
слишком много там для нечисти чести
ни слезинки у реки ни укора
чахнет чаща в непричесанном виде
мы от века не имели другого
представления о свете и быте
небо черное в трясине качалось
лишь бы время все текло не кончалось
гортань перетянуло проводом
теснило легкие стеной
когда прощался с этим городом
и город в юности со мной
плыла река его красавица
и вечер в зареве дрожал
казалось мне что все останется
куда бы я ни уезжал
осталось пылью и осколками
былой любви в помине нет
а только боль о том насколько мы
дурны собой на склоне лет
зачем так бережно прощаемся
на обоюдном рубеже
раз никуда не возвращаемся
вернуться некуда уже
струятся в космосе напрасные
без встречи млечные ручьи
и насовсем погасли ясные
глаза убей не вспомню чьи
недолго беглому к мосту нести
скелет завернутый в белье
увы не будет больше юности
в прекрасном городе ее
одевала снегами зима
мировой минерал
разбегался и прыгал с холма
высоту набирал
за лисой устремлялся в лесу
засыпал барсуком
ледяную равнину внизу
измерял босиком
застывал у людского жилья
удивлялся порой
что за жизнь у двуногих своя
и не будет второй
заставала в распадке заря
но дерзал все равно
как старинный дерсу узала
в том японском кино
только правды не знал никакой
потому что нельзя
для чего облака над рекой
а под ними земля
почему если свет полоса
он не выгорит весь
кто такие барсук и лиса
и зачем они здесь
возвращался когда уставал
для прочистки систем
только изредка существовал
или не был совсем
в эти тревожные минуты
наши мысли почти неминуемо
устремляются к императору
как ему одиноко в ледяном дворце
и почему он все время молчит
у яшмовых ворот толпа затоптала шпиона
гарнизон на востоке остался без риса
ходили слухи что велено посылать
юных девушек для полкового котла
не верю но младшей соседской дочери
нет уже второй вечер
новый слуга вернулся лишь около полуночи
без шапочки и от него пахло вином
рассказывал что чжурчжэни уже в столице
и что кровь на площади у жемчужного храма
стояла по щиколотку как черное зеркало
последнее время он невыносимо груб
надо велеть управляющему высечь
эти чжурчжэни для них только повод
навестил достопочтенный советник и
с листками танской каллиграфии
купил за бесценок у букиниста
бесценок и есть но было неудобно
огорчать друга велел подать вино и сливы
из последнего запаса но того стоило
давно так чудно не коротали вечер
на обратном пути достопочтенного и
выбросили из паланкина и забили палками
эти чжурчжэни у них только предлог
снова горит но теперь на западе
стражникам работы по горло
старый халат свалялся и не греет
надо бы отправить за хворостом
но некого и вряд ли кто продаст
как прекрасна луна в черном бархате небес
в черном шелке дыма
похоже горит у самого дворца
с той стороны где конюшни и гарем
кисти давно не чищены и тушь пересохла
император богоравен но и он боится
мы знаем что он боится за нас
но у нас уже не осталось для него
слов утешения
«игла гранитная с трудом…»
