Могли и выслать, и сослать…
. . . . . . . . . . . . .
А высылали плодовитых,
Настырных, тех, кто посмелей,
Друзей имел кто знаменитых,
Кто доказал, что был еврей.
. . . . . . . . . . . . .
Онегин, как и прежде, франт.
Одет он нынче от Версаче.
То ли банкир, то ли гарант,
А может, олигарх… тем паче…
Писать серьёзно – не игрушки.
Сейчас и прежде – чёрт один.
Я вам пишу товарищ Пушкин,
Или, вернее, господин.
О, Пушкин! Как Вы были правы!
Всё тот же в обществе изъян,
Нам просто не найти управы
На изменившихся Татьян.
Онегины, куда деваться? —
В банкиры лезут, как один,
И «от Версаче» одеваться
Привыкли с детства до седин.
Талантам все открыты двери,
Но если глубже поглядеть,
То наших Моцартов – Сальери
Так и стремятся подсидеть.
Хоть классику менять негоже —
Уж это точно знаем мы —
Но Пугачёв и Моцарт тоже
Не избежали б Колымы.
Предприниматели, евреи,
А также слова мастера —
Покорный Ваш слуга Андреев,
Et cetera, et cetera.
К нам, посторонние, не лезьте —
У гениев один маршрут:
Мы, Пушкин, были б с Вами вместе
«Во глубине сибирских руд».
С тех пор Сибирь и многолика —
Будь ты философ иль прораб.
Будь ты еврей страны великой,
Петра ль Великого арап.
Но не умрёт в сердцах надежда,
Что будет заклеймён злодей,
И из «сибирских руд» как прежде
Мы будем жечь сердца людей.
2010
…Садовник Штурм строчит донос:
«Гер Ломонософф не зер гут.
Разбиль мой губ, разбиль мой нос.
Мой гости – швах!
Мой стол – капут!
По Ломонософф плакать тюрм.
Его проделка нет пощад…».
К великим Аушев взывал —
Немало он стихов сложил,
О Ломоносове ж писал,
Что Бог на д; ушу положил.
Суд над поэзией вершил —
Звал Гёте, Гейне и иных,
Сам Ломоносов поспешил
Послушать Аушева стих.
В поэзии переполох —
Идёт брожение в умах:
Мол, наш поэт смертельно плох,
А Гёте крикнул: «Полный швах»!
И Ломоносов с ними схож —
Он молвил на немецкий лад:
«Его проделка нехорош,
Его проделка нет пощад!»
И Гейне вторил: «Что за чёрт!
Пожалуй, это – не зер гут!
Майн Гер зер шлехт, хотя и горд,
Его поэзии капут!»
«Достала эта круговерть!» —
Сказал герой: «Они всё лгут!
Что немцу тюрм, что немцу смерть,
То мне зер шон, то мне зер гут!»
2011
На стихи Михаила Грозовского
Не говори всерьёз о грустном…
Твоё мне горе не понять.
Мне прописали сок капустный,
Чтоб тонус жизненный поднять.
. . . . . . . . . . . . . .
Не надо плакать дорогая…
Смотри копейка под ногой!
Смотри-ка, тётенька какая!
Смотри-ка, дяденька какой!
Не надо нынче о высоком,
Твоё мне горе не понять,
Насыщен я капустным соком,
Чтоб тонус жизненный поднять.
Не говори мне о разлуке,
Послушай, милая, разок —
Ведь я не праздно, не от скуки
Употребил капустный сок.
Знай, что поэтом я родился,
О чем ты думаешь, о ком?
Капустным соком поживился —
Не водкой и не коньяком.
Зато теперь я полон силы,
Коль воин – буду воевать,
Не кстати думать мне о милой —
Пора шедевры создавать.
Я, если что всерьёз наметил,
То и на сок махну рукой,
Мой стих польётся, свеж и светел —
Знай, я ведь дяденька такой!
2009
Вызывало уваженье,
как навстречу пауку,
презирая притяженье,
муха шла по потолку.
И сама не понимала,
на какую муку шла.
Да – любила! Да – страдала!
Да – наивною была!…
Как поэт, готов признаться я,
Пригубив слегка стакан,
Наблюдал, с какою грацией
Полз на кухне таракан.
Вызывает уважение —
Говорю не для красы —
Таракана продвижение,
Ножки, рыжие усы.
Своему инстинкту следуя,
И презрев препятствий вал,
Полз он, сам того не ведая,
Как бедняжка рисковал!
Посмотрите-ка внимательно:
Таракан с героем схож,
Мухи ж просто привлекательны
И паук-злодей хорош.
С недостатками, изъянами
(я душою не кривлю) —
Восхищаюсь тараканами,
Мух же попросту люблю!
В чём же истина искомая
Среди пафосных идей —
Да, бывают насекомые
Привлекательней людей.
2010
Передвижная неподвижность
…Я любовалась, как танцует небо
Над бесконечной сценой бытия.
Невдалеке, не ведая рассвета,
Мужчина застывал на остановке.
Его передвижная неподвижность
Клонилась к одиночеству столба…
Когда бы ни пригрезился поэту
Неясный путь, дорога иль судьба,
Тогда он, не дождавшись до рассвета,
Стремится к одиночеству столба.
… Она стихи слагала смело, ловко,
Уставясь в столб, эмоций не тая.
… Мужчина застывал на остановке
Над бесконечной сценой бытия.
Он застывал, не ведая причины,
В недвижном одиночестве столба.
Сказала Нина: «Ах, какой мужчина!
Обидно. Неужели не судьба?»
Мужчина шёл, в рассвете застывая,
Держась за столб, пытаясь не упасть,
А поэтесса, рифмы подбирая,
Испытывала пламенную страсть.
Стихи слагала, прыгали страницы,
А Нина, как поэзии раба,
Глядь: а мужчина искренне стремится
Приникнуть к одиночеству столба.
Она творит, не ведая рассвета.
Нахлынул вдруг поэзии аврал —
Мужчина. Столб. Как это у поэта?
…А он, как видно, сильно перебрал.
Столб ухватил небрежно и неловко,
Она же поэтична, как во сне,
Идёт к мужчине, что на остановке,
И разговор заводит в тишине:
«Сам Блок упоминает столб фонарный —
Фонарь профигурировал не зря».
А он вдохнул поглубже дым угарный,
Пробормотав: «А мне до фонаря!»
Исчезли вмиг поэзия и книжность,
Когда герой изрядно осовел.
Его передвижная неподвижность
Сошла на «нет», когда он протрезвел.
2009
На стихи Владимира Захарова
Поэзия шахмат сложна.
К ним рифму найти трудновато…
Приходит на память одна —
и та завершается матом.
Поэзия просто сложна,
И рифмы искать трудновато…
Приходит на память одна —
И та завершается матом.
Поэзию шахмат люблю,
Тут надо кумекать, ребята,
По жизни грозит королю
Игра, что закончится матом.
Непросто по жизни идти,
Бывает порой туговато…
И, видимо, как ни крути —
И тут не выходит без мата.
2009
… Они – два знаковых лица.
Две сути матушки – Руси.
И тот, что гордый, – восклица,
Он суть восставший – вопроси.
Кружилась как-то фуэте,
Поклонник, как всегда,
Спросил: «Вы правда поэте?»
И я сказала: «Да».
А он возьми, да и спроси
Протяжно, как в кино,
Со знаком, явно, вопроси:
«Вы поэте давно?»
Немного побледнел с лица,
Помедлил, помолчал,
И знак, конечно, восклица
В словах его звучал.
Смотрелся очень ничего
Без знаков вопроси,
Я ж о профессии его
Возьми да и спроси.
Мы танцевали до утра
Свободно и легко,
Он оказался генера,
Я ж думала – полко.
Он оказался столь краси
Умен и проница,
Что всё, что было вопроси,
Вдруг стало восклица.
2009
Сковородка раскалённого песка
Обжигает мне босые ноги.
И проклятия сорвались с языка,
Смачно разделённые на слоги…
. . . . . . . . . . . . . .
Поплавок, как мёртвый. Рыба не клюёт.
Водка в стаканах совсем нагрелась.
Но рыбак и не такую пьёт…
Главное ведь, чтоб не расхотелось!
Такое не увидишь в снах,
Когда песок, как сковородка,
Когда в гранёных стаканах
На солнце раскалилась водка,
И карасю плескаться лень —
Его ловили мы руками
И водку пили целый день —
Не стакан а ми – ящик а ми!
И рыба, обойдя крючки,
И заплескавшись, что есть силы,
Своей природе вопреки
Разумно так заговорила —
Жива. Не испустила дух,
Плеснула рыба, и в итоге
Вдруг смачно выругалась вслух,
Проклятья разделив на слоги,
И на наживку не клюя,
И от жары на солнце тая,
О том, чего желаю я,
Спросила рыбка золотая.
Я встал и выпалил на вдох
Вмиг, не готовившись заранье:
«Прости мне, рыбка, чтоб я сдох —
Исполни все мои желанья:
Уж коль дана такая власть,
Хочу – прости мне эту смелость —
Чтоб водка, как река лилась
И чтобы пить не расхотелось.
Пусть жизнь идёт и вкривь, и вкось,