Домой поэту ехать было скучно
Домой поэту ехать было скучно —
Затронут был какой-то важный нерв.
В предчувствии: жена затеет взбучку.
В метро поэт достал блокнот и ручку
И за минуту сочинил «шедевр».
Он в лирике своей ходил по кругу:
Писать о новой страсти? Не вопрос!
О том не знала новая подруга…
Ехидничала мартовская вьюга
И предрекала бурю летних гроз.
Зимой на пляжной сумке «с абрикосами»
Я солнечное лето разыщу,
Оранжевыми красками раскосыми
Балую любопытных глаз прищур.
На лицах у прохожих изумление:
Лучится лето, мимо мельтеша…
А я шагаю сквозь толпы движение
С любимой пляжной сумкой, не спеша.
Аксессуар с погодою не вяжется
И с курткой тёплой явно не в ладу…
Мне кто-то улыбнётся – и покажется,
Что счастье улыбнулось на ходу.
Не мучайся нелёгкими вопросами,
Ворчать на небеса не торопись!..
Зимой на пляжной сумке «с абрикосами»
Мелькает лета солнечная высь.
Сегодня тридцать лебедей
Над пасекою пролетели.
Вблизи безжизненно желтели
Луга над пасекой моей,
И у соснового леска
Приткнулись две железных будки,
А сосны спали до побудки
Прикосновеньем ветерка.
Я помню: тридцать лет назад,
Весною северного края,
У полыньи лебяжья стая
На льду устроила парад.
Там после трудного пути
Она так радостно шумела:
Мол, вот и долететь сумела,
И воду чистую найти!
Прицелился я с кручи вниз
В ближайшего. Стоял он боком…
Мой выстрел грянул одиноко,
И птицы с криком сорвались.
(Лишь выстрел вспыхнет горячо,
Смертельный или неудачный,
Он в тот же миг даёт отдачу —
Отдачу в сердце и в плечо!)
А нынче в ровных взмахах крыл
Спокойно лебеди проплыли.
Быть может, это внуки были
Того, кого я не убил.
А, может, – это тридцать лет,
Как лебеди, собравшись в стаю,
Неотвратимо улетают
Голодной юности вослед.
Годами пропаганда дребезжала,
Но от словесной пакостной трухи
Меня спасали песни Окуджавы
И Галича горючие стихи.
Казалось, что не сможет сохраниться
В народе совесть: сникла, чуть дыша…
Но Гоголь, Достоевский, Солженицын
Напоминали: есть у нас душа!
И в горькие часы утрат последних,
Когда тоска просилась на покой,
Я отвечал: «Прошу простить, миледи!..
Сюда нельзя – здесь Пушкин и Толстой!»
Как хорошо, что есть свеча и печка
В моей непритязательной избе.
Алей свернулся бархатным колечком
И, чуть дыша, спокойно спит себе.
Мы с ним лису сегодня погоняли,
Сперва дуплетом отпугнув волков,
А на снегу и в книжке записали
Порядочную толику стихов.
Леса заиндевелые уснули,
И редкий, осторожный снег пошёл.
А за окном заснеженные ульи
Таят неугомонный шорох пчёл.
На койке ждёт двойное одеяло
Вдали – политика, карьеры, куражи…
Покой и лад – так много и так мало —
Нужны нам, чтобы зиму пережить.
И задумал кто-то голос мой
И задумал кто-то голос мой,
Чтоб манил нездешнею тоскою,
Чтобы вился нитью золотой
И окутал сетью золотою.
И задумал кто-то в мир явить
Эти руки, негой налитые,
Чтобы в них волной волос пролить
Золотые нити, золотые.
И задумал кто-то получить,
Майский день, когда сольются вместе
Золотые пряди и лучи,
Чтоб светить в ладонь мою и в песни.
И прольётся светлая тоска,
Заискрится ливнем вдохновенья,
Для любви бессмертие соткав
Золотыми нитями мгновений.
Мой милый шут, зачем ты так обидчив?
Мой милый шут, зачем ты так обидчив?
Не нужно женщин принимать всерьёз:
Они печальны, если ты улыбчив,
И веселы, твоих дождавшись слёз.
Мой милый шут, и я не исключенье.
Твоя обида – это мой успех.
И мне давно знакомо развлеченье
Терзать того, кто дорог больше всех.
Мой милый шут, напрасно не пытайся
Переменить законы бытия.
Мой милый шут, почаще улыбайся!
Тебе наградой будет грусть моя…
Я не слышала басни грустней:
Полюбил Стрекозу муравей.
И она полюбила его,
Да не вышло у них ничего.
Стрекоза,
Стрекоза,
Стрекоза!
У тебя неземные глаза,
У тебя золотое крыло,
Но, пойми, твоё лето прошло.
Ей бы только немного тепла,
И она б до весны дожила.
Но умела она только петь,
А поющих не стоит жалеть.
Муравей,
Муравей,
Муравей!
Что ж ты сделал с подругой своей?
Приземлял ты её, приземлял
И однажды совсем потерял.
А мораль этой басни понять
Может тот, кто умеет летать,
Для кого муравейник – тюрьма,
Лучше птицам и рыбам – в корма!
И остался один Муравей
С непосильною ношей своей:
Тащит он золотое крыло…
Тяжело? Тяжело!
В зимнем садике долго качели скрипели
В зимнем садике долго качели скрипели:
Тонко, жалобно – вверх,
и отчаянно – вниз.
Сын качался на них, как дитя в колыбели,
И внезапно прочёл мою тайную мысль.
Он спросил о тебе —
я в ответ промолчала,
Только сбивчиво сердце стучало в груди.
И летали качели, качели кричали:
«Приходи!»
И «Не смей!»
И опять «Приходи!».
И «Не смей!»…
От глаз моих несчастливо-счастливых,
От рук моих, без нежной ласки – лишних,
От слов моих, то горьких, то шутливых,
Молю тебя, спаси его,
Всевышний!
Ты создал женщин чистых и прекрасных —
Зачем он их не видит и не слышит?
От помыслов греховных и напрасных,
Молю тебя, избавь его,
Всевышний!
Освободи его от наважденья,
Пускай ему другая станет ближе.
Взаимною любовью наслажденье,
Молю тебя, пошли ему,
Всевышний!
Я часть той вечной силы, которая,
Стремясь ко злу, свершает благо.
И.-В. Гете
По Высшей воле в космосе царят
1.
По Высшей воле в космосе царят
Вселенские законы повсеместно.
…Немыслимую бездну лет назад
Из бездны тьмы возникла света бездна.
В своем противодействии едины,
Как две неразделимых половины.
Вселенской справедливости закон
На Землю щедро изливает милость
И, словно свет, что был из тьмы рожден,
В сердцах добро из бездны зла родилось.
Их семена, как семена аира,
Разбросаны по всем дорогам мира.
Рассеяны по душам и сердцам,
Не существуют розно друг без друга —
Подобны неразлучным близнецам
Добро и зло. И неизбежна мука
Противопоставленья – тьма и свет.
Пути иного не было и нет.
2.
Разбросаны по всем дорогам мира,
Мы все бредем в один всеобщий Рим.
Об этом Риме мы не говорим,
И ждут нас там не виллы, не квартиры,
Но, может быть, единственный тот дом —
Тот, что искали долго и с трудом,
От Малых Васюков до Альтаира.
Неисчерпаем мир, необозрим
И оплетен дорогами-сетями.
Мы в этот мир являемся гостями,
Чтоб отыскать обетованный Рим
И сохранить, как Палатина камни,
Слова, что отшлифованы веками,
И наши души – нам поводыри.
Придёт пора в неисчислимый раз
Придёт пора в неисчислимый раз
И умереть, и заново родиться:
Привычных убеждений мишура
Однажды чепухой оборотится,
Исчезнет лицемерная игра,
Несносное притворство прекратится,
Прервется обязательств вереница,
Забудется, утихнет боль утрат —
Придёт пора!
Окупятся страдания сторицей,
И мудрость, с позволения добра,
На свет предъявит подлинные лица —
Придёт пора!
Что ж ты, девонька, заплакала
– Что ж ты, девонька, заплакала,
Пол слезинками закапала?
Что кручинишься, красавица,
Чем душа твоя печалится?
– В тридевятом дальнем Купчино
Мое счастие залучено,
Злыми чарами заковано,
Заклинаньем околдовано.
В дали купчинские дальние
Застотридевятьквартальные
Засылаю добру весточку,
Вольну птичку эсэмэсочку.
Ты найди мово зазнобушку,
Убери с души хворобушку,
Силой духа эсэмэсного
Расколдуй его, болезного!
Туесок на поясе,
Тишина небес…
С миленьким на поезде
Едем в дальний лес.
Не назвал любимою,
Не поцеловал,
Шёл тропинкой мимо – и
Ягоды срывал…
Шёл тропинкой дикою,
С думой о грибах…
…И горчит брусникою
Осень на губах.
