И я трублю...
о том, что я люблю.
Ты любишь ту, в соседнем переулке,
хвост крендельком, в движениях игра.
Идем. Дрожь нетерпенья мне слышна,
и поводок — о пес мой, будь мужчиной! —
натянут, как дрожащая струна.
Вадим Сикорский
Быть неоригинальным не рискуя,
по-своему любил я женский пол:
как лось — трубя и как глухарь — тоскуя,
и что ж от женщин слышал я? «Осел!»
Не понимали, на смех поднимали,
принюхивались даже: может, пьян?
Счастливей был в любом своем романе
мой лучший друг по имени Роман.
Его такая сука полюбила!
Мой милый пес! Среди твоих подруг
так много всяких и невсяких было,
что даже позавидовал я вдруг.
В любви — искусстве, так сказать, важнейшем —
достиг ты, Ромка, большей высоты.
Вот почему любить хочу я женщин
не как олень, не как глухарь, — как ты!
Гляжу, запоминаю: вот в охапку
схватил ты шавку, с толку сбив и с ног.
Вот у столба изящно поднял лапку.
(В балет тебя бы, Рома! Ты бы смог!)
Дворняжка, как дворянка, возмутилась,
но ты лизнул ее проворно в нос
и что-то ей шепнул... Она смутилась!
Ну, я с тобою! Будь мужчиной, пес!
Источник: [1]
...Ведь я живу уже тысячелетье...
Приходил «не этот», уходил «не тот».
...Примял, как веточку, к земле.
«Руки вверх!» — и я сдалась.
...Без тебя я умираю,
но от тебя бегу, бегу.
Бегу. И все-таки попала
в твои силки.
Дина Терещенко
Мне исполнилось тысячелетье,
а ведь не дашь и столетья! —
всех товарок моих с Магнитки,
как увидят, берут завидки.
Ах, Магнитка!
Презренье к нарядам,
поцелуям, цветам и помадам!
Ах, влюбленность моя —
в первый раз! —
в гегемона — рабочий класс!
Сдала я... Прости, Магнитка,
но любить целый класс — это пытка...
И теперь я люблю персонально,
безыдейно, предельно страдально.
Да поклонники — жуткий народ! —
тот «не этот», этот — «не тот»...
Кто целуется только над кручей...
А если несчастный случай!
Кто, запуганный как воробей,
запирается — хоть убей!
Тот к земле меня, веточку, клонит,
тот в силки, как синицу, ловит.
Этот — юн, тот — не тронуть — ветх,
а на пушку берет:
— Руки вверх! —
Боже! Что у мужчин за ухватки!
Бегу без оглядки,
и глядеть я на них не могу:
оглянусь — назад побегу...
Источник: [1]
Люби себя на всякий случай.
Бывает: окружают нас
Такою ненавистью жгучей...
Алексей Марков
Люби жену; На всякий случай.
Свою. Чужую иногда
А если ненавистью жгучей
Она ответит — не беда.
Возьмись любить на этот случай
Знакомых, близких и родных.
А если ненавистью жгучей
Они ответят — плюнь на них.
И приступи на этот случай
Своих читателей любить.
А если, в ненависти жгучей,
Они тебя приступят бить,
Попробуй жить на этот случай,
Все человечество любя.
А если с ненавистью жгучей
Пойдут народы на тебя;
Вообрази на этот случай,
Что это твой большой успех,
И скромностью себя не мучай:
Люби себя — один за всех!
Источник: [х]
Сверши все прежние ошибки
и юность обретешь опять!
Алексей Марков
В ошибках, каюсь, я не каюсь.
Ошибки — свойство юных дней.
И я все чаще ошибаюсь,
Чтоб стать моложе и юней.
Источник: [6]
...Сугроб эту юную елку
облапил, как пьяный мужик.
Подмял, завалил и измучил.
Вадим Ковда
У всех на слуху: на Руси, мол,
грешнее я всех человек.
А я расскажу вам про символ
безгрешности-святости — снег.
Его чистота, непорочность
у всех, так сказать, на слуху.
Миф — снега моральная прочность!
Легенда! Он — склонен к греху
не меньше меня! Я на лыжах
набрел — повезло! — на сугроб,
когда под себя он бесстыже
девчоночку-елочку сгреб!
Обманом — мол, можно иголку
на память? — как пьяный мужик,
сугроб навалился на елку...
— Спасите! — услышал я крик.
На помощь я кинулся тут же:
— Стой, что ты с ней делаешь, хам!
А ну отвали! Будет хуже! —
И стал целовать ее сам.
Но был я — тьфу! — разочарован:
забило иголками рот!
И долго я думал:
«Чего он
нашел в ней, сугроб-идиот?!»
Источник: [1]
И что-то с ветром нас роднит двоих...
Валентин Проталин
Любителям друг друга и природы,
Как нам весной гулялось, молодым!
Мы не боялись ветреной погоды —
Ведь ветер нам обоим был родным.
Что по крови, по духу, по идее
Сродни мы ветру, может убедить
И ветреное наше поведенье,
Не надо за примером и ходить:
Когда тебя, тобою увлеченный,
Я встретил носом к носу на траве,
Ты оказалась ветреной девчонкой —
И без царя, но с ветром в голове!
Я вертопрах и сам! Чем мне гордиться! —
Такой же в голове моей сквозняк
И ветер. Но зато и заразиться
Ветрянкой не боюсь я — сам ветряк!
Да, ветряная мельница. Проверить
Несложно это: я слова мелю
Не просто, а — бросая их на ветер.
Зачем? А населенье веселю!
Источник: [1]
Я какой-то снежный...
В ответ из снега сердце я леплю.
Безгрешный облик снежной бабы...
Владимир Дагуров
По-моему, он глуп, двадцатый век:
не теми он сенсациями занят!
Вот я, к примеру, снежный человек,
а кто об этом говорит и знает?
В «Литературке» вспомнили хотя б,
не говорю об ордене-медали...
У нас в стране — засилье снежных баб!
Вы много снежных мужиков видали?
Когда из снега я себя слепил,
все органы свои, включая сердце,
я всех, считай, затмил и ослепил
(пусть Евтушенко на меня не сердится!).
Пусть скажут, что холодный я поэт,
что мой читатель от меня не тает,
зато от снежных баб отбоя нет.
— Единственный ты наш! — они рыдают.
И пристают ко мне! Из них одна
меня учить пыталась страсти нежной,
за что я проучил ее: она
невинною осталась и безгрешной!
Источник: [1]
Я Пушкин, я Петрарка, Дант! —
пером бумаги лишь коснуться.
Но надо вовремя проснуться,
а этот не дан мне талант.
Хотя бы слепня подпустила мне в пах.
Евгений Ерхов
Пером, подобием сохи,
понапахал стихов я столько!
А гениальные стихи
но мне во сне приходят. Только!
Проснешься — их простыл и след! —
едва рассудка не теряешь!
Во сне — от бога я поэт,
а наяву — от фонаря лишь.
Я в полночь Пушник, Блок к Дант,
а в полдень Ерхов лишь Евгений.
Где засыпает мой талант,
там просыпается мой гений.
Мне ночью тьфу — великим стать,
пером бумаги лишь коснуться,
но надо в этот миг проснуться,
а я здоров, признаюсь, спать.
...Ружьем, дубьем ли — разбудите
меня в полуночном часу!
А не поможет, подпустите
мне в пах пчелу или осу!
Источник: [1]
Пил без отвращения,
Но ни разу от водки не получил облегчения.
...Никак не уменьшаются очереди за закуской.
А я сопьюсь: я телу не слуга.
...Пойду по свету и воткну рога
В чужой вселенной, под чужим забором.
Леонид Завальнюк
Я пил ее, горькую, без всякого отвращения,
Хотя иногда не выдерживал: «Горько!» — кричал.
И пусть от нее особого не получал облегчения,
Но ведь и утяжеления не получал!
А сколько стрезва чесал я в затылке,
Распутывая перипетии жизни своей
И чувствуя, что без перепития, то есть без бутылки,
Не смогу разобраться ни в себе, ни в ней.
Выяснилось: только под соответствующей нагрузкой
Способен проявить я сознательность и прыть,
Но если не уменьшатся очереди за закуской —
Объявлю голодовку: буду не закусывая пить!
Если же иссякнет в феврале ли, в марте
И когда-то полноводочная наша река,
Пошлю себя подальше — к зарубежной матери,
У которой моря шампанского и коньяка.
