«Сырой песок! Кабина номер двести…»
Сырой песок! Кабина номер двести.
Два мальчика в матросках у воды
Лопатой роют все на том же месте
Опять волна. Напрасные труды.
Вот крепости разрушенной следы!
Нет, не могу просить у Бога мести.
Покорная гляжу на серый мол,
На чаек и на парусные лодки.
В трико купальном медленно прошел,
Упругою, уверенной походкой,
Мужчина, крепкий не скрывая пол.
Я дни перебираю, точно четки
Монахини в запущенном саду,
Но верю в чудо и чего-то жду!
Как хорошо сомнений бросив нить,
И пляж оставив надоедно-гулкий,
По городу приморскому бродить,
Заглядывать в глухие переулки,
Где часто прорезает воздух стон
И в кабаках танцуют «джими» пьяно
Матросы под звенящий граммофон,
И головы торчат среди тумана.
Бродяга старый клянчит у ворот,
Скривив в улыбку посинелый рот.
Я ухожу и пробираюсь снова
Сквозь улицы в широкий порт торговый.
Там тихая и гладкая вода,
Просоленные в плаванье матросы.
К ним девушки приходят иногда
И при закате распускают косы.
А рано утром оставляют вновь
Приезжий пароход и порт торговый.
Простая и недолгая любовь
Налей свой сок в мое пустое слово.
«Глядеть на море можно и часами…»
Глядеть на море можно и часами,
Бездумно в глубину отыскивая путь.
Чтобы потом неловкими руками
Свой руль нежданно-резко повернуть.
И плыть навстречу ветру, волнам смело;
Пусть бьется лодка и дрожит весло,
От брызг соленых закалится тело,
А песнь споется просто и светло.
Еще неясен мне мой скрытый жребий,
В беспечной лени протекают дни,
Но повернется руль — и в сером небе
Мне засияют новые огни.
«Сентябрь первый на чужбине…»
Сентябрь первый на чужбине
Плетет из дней дождливых сеть.
В созвучьях стройных ночи синей,
Куда всем помыслам лететь!
А слово ширится в молитву.
Не радость светлую поет.
Железный меч готов на битву
И муза жертвы строго ждет.
Тан каждый год с осенним ветром
Захватит темная любовь,
Чтоб кованным, тяжелым метром
Ее я воспевала вновь!
Но я любить давно устала…
Неутолимая, постой!
Пусть золотое покрывало
Хранит мой радужный покой.
«Никого не пускаю в свой дом…»
Никого не пускаю в свой дом,
Синим звоном звенит тишина.
Вспоминаю прозрачные дни,
Побережье Балтийского моря.
И лежанье в горячем песке
С устремленным на небо лицом.
Тело крепнет от соли морской
И становится сильным и мудрым.
Вечера в тесноватом кафе,
Под «джазбанда» нетрудный напев
Вспоминаю я часто того,
С кем томленье в сближенье ритмичном
И касанье короткое губ.
Грубоватую нежность в словах
Я любила бездумно легко
Как и все у Балтийского моря,
Где свободу я вновь обрела
И давно позабытый покой.
А теперь точно ветер в степи
Я пою в тишине свои песни.
Свершает время свой круговорот
Мелькают люди, образы и страны.
Так душно здесь. Мне кажется все пьяны,
Но знаю я и эта ночь пройдет.
А ты лежишь и даже встать не можешь,
Бормочешь мне бессвязные слова,
Губами ищешь тепловатой кожи,
Откинув шелковые рукава.
Но ты мне стал теперь опять дороже
И кружится, как прежде голова.
Пусть завтра будешь холодней и строже,
Чем льдом густым покрытая Нева.
Французский, русский и немецкий говор
Смешались в беге бесконечном лет.
Нам можно все: мы сбросили оковы
И красным шарфом придушили свет!
Здоровое дыханье сентября
И набранные желуди в кармане.
Зачем же плакать и томиться зря
На сероватом, плюшевом диване?
Ведь все равно — недолог жизни путь,
Придешь к концу — не сможешь повернуть
И в черное, бесформенное чрево
Опустишься. Помогут ли напевы,
С таким трудом накопленные здесь?
Не лучше ли с улыбкой выпить смесь
Из дней янтарных и ночей багровых,
Не трогая тяжелые покровы
Души своей, и радостно хранить
Любви давно запутанную нить.
«Я не смею ждать, но упрямо жду…»
Я не смею ждать, но упрямо жду,
Сжигаю дни и вечером не знаю,
О чем мне петь в безобразном бреду,
И только встречи наши собираю.
Так дети любят бережно хранить
Каштаны дикие и желуди из сада.
Но детской нет, не теплится лампада
И няня сказок не протянет нить.
Вот с книгами висит большая полка,
Но нет в них встречи шапочки и волка,
Колдунья не свершает свой полет,
И Розочка к медведям не идет.
Любовь и сны среди людей помеха,
Не видно солнца из-за плотных штор,
Мы жизнь проходим узкий коридор
И на пороге душимся от смеха.
Сломав, бросаю на паркет
Я балалайку вместо лиры!..
Сквозит асфальтовый рассвет
Сквозь окна нанятой квартиры.
Мне музы, в образе твоем,
Приснилось трепетное слово,
Казалось на чужбине снова
Воскресли родина, мой дом!
Но ты пошел и нет возврата
И песня не звенит во мне,
А тенью мерной по спине
Сползает карлицей горбатой.
Порвалась дум румяных сеть
От бесконечных звуков «джими».
Куда оторванным лететь!
Что с днями сделаешь пустыми!
Я буду по твоим стопам
Безвольная идти,
И все продам, и все отдам
За доброе «прости».
А в праздник твой совсем одна
Я лягу на постель
И не от сладкого вина
Узнаю горький хмель.
Но Богу жарко помолюсь,
Он сможет мне помочь
И верю я — тебе приснюсь
Любимый в эту ночь.
«Глухие дни, провалы без конца…»
Глухие дни, провалы без конца,
Черты давно любимого лица.
И те приснятся только на мгновенье
В угарном вихре пьяного круженья.
Что впереди! Не в песенном жару,
В молитве робкой складываешь руки,
Не музу ищешь — верную сестру.
Но ждут тебя сомненья и разлуки.
Дни без часов и месяца без дней,
Зато под землю пробили дорогу.
Куда мы мчимся к дьяволу иль Богу,
При свете электрических огней?
«Прозрение мне, Господи, пошли…»
Прозрение мне, Господи, пошли
Дай мне услышать правды голос вещий.
Так трудно оторваться от земли,
Так трудно разлюбить простые вещи.
И помню я зеленоватый свет
От лампы на столе его рабочем,
Но не о вечном думаю, о нет,
В томленьи медленном бессонной ночи!
Душа тоскует в замкнутом кругу,
Груз непосильный сдавливает плечи,
Не песнями и не любовной встречей
Ему помочь я тоже не могу.
Хозяйки пронзительный голос
Прорежет воскресный мой сон.
А в детстве, на родине помню
Исаакия праздничный звон!
Я долго валяюсь в постели,
Тоскливо до боли вставать,
Которые мне надоели
Вести разговоры опять.
В столовой наверное мама
Поссорилась снова с сестрой.
Хорошая, милая знаю,
Идти мне дорогой иной…
Недаром я вспомнила детство,
Декабрьский снежный покой…
Устала, устала, устала.
Мне трудно бороться с собой.
Не выдержать всех испытаний,
Подъемы страшны и круты.
Бессильным, бескрылым достигнуть,
Достигнуть нельзя высоты.
А руку никто не протянет.
Быть может, случайно, в пути
И тот, для кого все предам я,
Столкнулся, чтоб снова уйти!
«Здесь в комнате игрушечной моей…»