Вот поднималась метель, как воздушная, белая игуменья, изогнулась атласным станом под окном, а хладные ее пальцы в стрекотанье ледяных четок плеснули серебряной волной муаровой мантии, точно засвиставшими в небо крыльями: так она тянулась к окну; из-под ее ресниц нежно взирали пустые небеса, нежно; руками точно терзала алмазы шелковых своих риз, разорванных бледными клочьями; а зов слетал с ее уст восторженным стенаньем.
Многокрестное кладбище, терзаемое порывом, страстным гласом стенало, в любовной ширило пытке свои лампады — огневые, янтарные очи, — пурговыми лопастями свеиваясь, точно в час брачный свеивалась фата, истерзанная невестой; оно потрясало руками — десятками крестов, — к Нему тянулось старинным томлением.
Петровское. 1907
§ 1 (Praeludium)
ст. 1. Ухожу в надзвездные страны. Жемчужные края. [Окунаюсь [в кристальные] потоки Вечностей, где и ты потом будешь.]
ст. 2. Слышу Ангелов Горних. В блеске месячном святых созерцаю.
ст. 3. Чтобы омыться водами алмазными. Звездами горячими рассыпаться.
ст. 4. [Она уйдет от нас. Мир пролетает птицей сумеречной, жизнь пролетит тенью сумеречной. Мир пролетит смрадом велиим.]
ст. 5. Рассказала нам о Вечности, которую мы забываем и которая спускается к нам.
[ст. 6. Пусть Она ревет над несчастными; пусть Она гудит, как судный звон.
ст. 7. Ибо из грозового облака сверкнет стрела Божия, меч Божий.
ст. 8. Вот сходит Вечность! Святы поющие Ее.
ст. 9. Она светла, как зарница отдаленная, как предвестница вечного счастия.]
ст. 10. Как победная Заря далекого Солнца.
ст. 11. И заре той не будет предела, потому что счастью не будет предела.
ст. 12. Оно будет бесконечно.
[ст. 13. Братья, больные, погибшие, бледные! Ее пойте!
ст. 14. А не то сойдет Она пустотой грозной.
ст. 15. И ослепнете от черного блеска ее. Оглушит тишиной великой.]
(ст. 16. Память о Рае, как грозное предчувствие, пролетит над вами… Шум крыл ворониных. Ворон вьется над главой осужденного.)
ст. 16. [Я] обратился к Ней. [Она встретила меня] тихими зорями, бряцанием гуслей.
ст. 17. Она пела.
ст. 18. И видят меня в Облаке: то фимиам славословий моих. И я с Богом моим, и я с Омом моим.
ст. 19. И надо мной Дух Вечности. И [мне] страшно в блаженстве [моем].
ст. 20. И Бог говорит: «Будь зерцалом моим».
ст. 21. Туча синяя. Белые клоки Облак прошли по ней.
[ст. 22. И надо [мной] Дух Вечности. И [мне] страшно в блаженстве моем.]
ст. 23. Туча синяя. Белые клоки Облак по ней. Голос Бога, грохочущий: «Мост!»
ст. 24. Над ней засверкала радуга седмицветная.
ст. 25. Она умеет смотреть <с?> вышины тихой в разрывы Облак.
[ст. 26. Видел жизнь вашу… Понял.
ст. 27. Не вы поняли жизнь свою.
ст. 28. Вы не знали о жизни своей.]
§ 2 (Praeludium)
[ст. 1. Горят, дрожат, мигают — лампады в киотах Черных Богов.
ст. 2. Зыблются томные ветви. Серебрятся томные ветви. Тополи белы от ветра.]
ст. 3. Огненный Херувим метнулся от Божьего трона, [с криком полетел, возвещая Ом. Бледная луна озарила Летящего.]
ст. 4. И огненной слезой прокатился по черному своду.
ст. 5. Не видела ли она ночью темной облако кроваво-красное? Не облако: толпу Херувимов.
[ст. 6. Каждый сгорал от любви к Сидящему, каждый сверкал от любви.]
ст. 7. Не слышала Сидящего. Закрывали Сидящего.
ст. 8. Не слышала ли она далекий шум: шум крыл херувимских?
[ст. 9. И скрылось Видение. Утонуло в пустыне без дна.
ст. 10. Я сел на Орла. Я летел.
ст. 11. На Орле меж бурь и туманов! Мне светит горькая луна!
ст. 12. Гудят одинокие песни Вечности. Исполнился духом Божиим. Скорбел о разлуке с Ней. И не было в очах моих настоящего. Все было как бы не на месте. Я плакал.
ст. 13. И снова закровянел горизонт: облако багрово-красное, как бы в огне! Голос Сидящего за облаком!]
ст. 14. Не слышит ли она голос Божий: «Выплакала ли ты беззаконие твое?»
ст. 15. И отвечала: «Так, Господи: выплакала беззаконие свое: ослепла. Плачем оглушила себя. Не имею иного наставника, ни поводыря, кроме Тебя!»
[ст. 16. И гром заговорил. И громы отвечали.
ст. 17. Луч света пал на меня.
ст. 18. Осиянный, пророчествую.]
§ 3 (Andante)
ст. 1. Небо в голубой ласке. Бледный, тихий — туман. Степь незабудок. Нега.
ст. 2. Вдали блестят хрустальные озера чистоты. Строгий камыш стережет чистоту.
ст. 3. И луна, и земля — невинность.
ст. 4. На фоне Вечности жизнь так, как она была; как была и как будет!
ст. 5. Образы гигантские. Нагромождены, как облако на облаке. Образуют один купол облак.
[ст. 6. Ребенок. Чистый.]
ст. 7. Меж гор небесных Ангел летит: ребенок летит.
ст. 8. На озере поет лебедь. Золотисто-лиловая гряда тучек. Вечерняя фантазия умирает над прудом.
ст. 9. И поют. И танцуют. Мальчики и девочки. Дети!
ст. 10. Почему, Бог мой, дитя летит, и смеется, и сыплет розы победы? И мир — букет цветов? И в мире одна чистота и одна любовь?
ст. 11. В прошедшем Голос. В забытом Голос. Из тучи Голос.
ст. 12. Из тучи грозной. Из синей тучи.
ст. 13. «Не знает ничего дитя. Не знает: чисто».
ст. 14. «А когда узнает — смерть ему».
ст. 15. «„Я“ иду мраком градовым, тяжелым испытанием».
ст. 16. «Увы, увы. Обречено дитя на погибель».
ст. 17. «Оно согрешит. Состарится. Увы! Тяжелое горе!»
ст. 18. «Вспомянет золотое детство: ведь бледное, голубое детство — шелест сирени весною».
ст. 19. «Ведь шелест сирени весною — сон в намеках о Сущем».
ст. 20…………….
ст. 21. Туча грозовая горизонт застилает. А стоит над горизонтом ненужный шар, горящий и бредовый!
ст. 22. А стоит в сизых небесах — грозящий и огненный!
ст. 23. А безумная встала огнем, а луна встала огнем!
ст. 24. А красавица неба в горячке.
ст. 25. А дикарь плачет «луну».
ст. 26. Тяжелым свинцом навалилась туча. Душит ребенка туча.
ст. 27. Он болен. Он мал. Он ничтожен.
ст. 28. А на горизонте стая птиц невиданных, а на горизонте стая птиц рыдающих. Грустно летят в просторе синем.
ст. 29. Это — Ангелы. Это — Хранители.
ст. 30. Им больше нечего делать на земле. Грустны они. Плачут они. Вспоминают они ребенка; не ребенка — мужа; станет ребенок мужем.
ст. 31. Им нечего делать на земле. Сколотили гроб ребенку непокорному: не ребенку: мужу непокорному.
ст. 32. Вот улетели.
ст. 33. Вот не вернутся на землю.
ст. 35. Совершилось падение! Совершилось падение! Падение совершилось!
ст. 36. Падение!!!
ст. 37. Страшен ветер. Заунывно-протяжен. Злая собака рычит из подворотни. Пал верблюд в Сахаре безводной.
ст. 38. Падение!!!
§ 4 (Andante)
ст. 1. Погибшие степи. Ветер. Серые гряды туч несутся вдаль. Бесстрастна спокойная даль.
ст. 2. Как тени, сухие березы. Упорные дубы стоят, изломавшись в вершинах.
ст. 3. О — тот, кто был ребенок. О — юноша несчастный после Ужаса!!
ст. 4. Жар грехов! Лед надежд!
ст. 5. Хлещет дождь. С грязью мешает золото листа.
ст. 6. И черна Осень. И холодна Осень…Болезненная женщина Осень!.. Пришла она из стран северных и сидит под чахлой березкой.
ст. 7. Немощно дитятко, погибшее, бледное! Ребенок, что перестал быть дитей! Силятся ручонки, силятся, худые, наготу прикрыть.
ст. 8. А ветер срывает последний оплот против Осени.
ст. 9. Хохочет Осень… Болезненная женщина Осень из стран северных!
ст. 10. Словно град вдалеке, этот хохот! Словно градины — эти зубы.
ст. 11. Страшные слова! Слова льда и гор снего́вых. Рев северного медведя из-за полярного круга.
ст. 12. Ребенок все шепчет «откуда», «зачем»; все приводит к «почему».
ст. 13. А «почему» ряд звеньев. Концы звеньев в вечной дали.
ст. 14. Перебирает звенья, словно нескончаемые четки. Ребенок оброс бородой…..Ребенок!!..
ст. 15. Хохот неразрешимого, вопль потраченного бесследно сливается в один похоронный вой. Словно на горизонте злится гиена.
ст. 16. Холодно. Холодно. Северный медведь слышен за полярным кругом.
ст. 17. Холодно. Холодно.
ст. 18. Но есть («еще») дети-карлики, но есть («еще») люди-карлики, бледные карлики, злые горбуны. Они глупы — люди-карлики. Грязны они, и порочны, и насмешливы — люди-карлики… О! Терпение небес!
ст. 19. И у них тот мудрец, кто невидимые четки перебирает. И у них тот ведун, кто оброс бородою, кто напор вечной ярости Ома Всесильного выдержал.
ст. 20. Вопят дети: «Тот мудрец, кто все разрешает!»
ст. 21. Вот: показывается на горе бедное дитя, сединами поросшее. Вот: мудрец все знает!
ст. 22. Окруженный черными птицами стоит. На фоне Осени градовой стоит.
(ст. 23. Болезненная женщина Осень! Пришла она из стран северных! Градовая женщина Осень!)
ст. 24. И мудрец стоит, закостенев в глухом порыве. Подъял руки. Стоит.
ст. 25. Вековой дуб, обезумевший от горя жизни, «так» застывает в горькой мольбе и в отчаянии.
