ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ
Лето Перед 1
Главу о пылком Монте-Кристо
Дочитываю как-нибудь,
Смотрю на венчик золотистый,
И сладко хочется зевнуть.
10 И где-то там, поверх страниц,
13–16 Еще нежней, еще свободней
Порхают смуглые персты.
Скупую жизнь мою сегодня
Шелками вышиваешь ты.
БМ 5 Ты глазами, словно осень, чистыми,
7–8 С полустанками, телеграфистами,
Степью, рудниками и рекой.
10–11 На разбой — за голенищем нож —
На раскольничье самосожжение
14 Непутевой ночью, без креста,
22–25 На Смоленском дом твой стерегут.
От тебя на все четыре стороны
В злую степь дороженьки бегут.
Не в церквах за душною обеднею
Ст. 56 1 Что же, песня, мы с тобой в расчете,
6–8 Всё скажи тому, кто вслед за мной
Так захочет жить, чтоб ты продлилась,
Радуя людей своей весной.
9–12 Отсутствуют
13–14 Разве я не знал с тобою счастья,
Если даже на закате дня
Загл. ФЛАНДРИЯ
Автограф (ЛА)
1–2 Во Фландрию, во Фландрию,
Веселую, как пламя,
4–5 Над низким очагом.
Во Фландрию, во Фландрию
7–8 Чепцами, черепицею
Над грядкой под окном.
Автограф (ЛА), ГС 21 В расчесанные овощи,
Автограф (ЛА) 25–32 Отсутствуют
Вместо 33–48
Не жизнь — глава из Библии,
Сквозное воскресенье,
Читай ее внимательно,
И думай не спеша.
Всё сделано, всё сказано,
Нет грусти, нет сомненья,
И вымыта, как комната,
Просторная душа.
О, видно, надоело мне
Бродягою усталым
В дожде и одиночестве
Скитаться день-деньской,
Что думаю о Фландрии
Над выцветшим каналом
С такою безнадежностью
И злобою такой.
Иду — а ночь прорезана
Скрежещущим трамваем,
У берега качается
Мой нищий Ленинград.
Но в этой горькой сырости
Мы времени не знаем
И в дымные столетия
Уходим наугад.
Неправда, что история
Рассказана не нами,
Неправда, что рождаемся
Мы в жизни только раз, —
Во Фландрию, во Фландрию,
Веселую, как пламя,
Простую, точно песенка,
Баюкавшая нас!
ГС 7 Здесь чугунная Леда раскинутых крыл
10–12 У дрожащего золотом клена
И в прогулках над озером горько томил
Ионический бред Камерона.
13–18 Лебедей здесь кормили камены с руки,
Дни вела Аполлонова пряжа,
Всё смывающий ветер нецарской тоски
Заворачивал перья плюмажа,
И лукавый барокко бежал в завитки
На покатых плечах Эрмитажа.
Между 18 и 19
С Иннокентием Анненским нашу весну
Я не звал в Эврипидовы рощи, —
Медногорлые трубы мне пели войну,
День вставал непреклонней и проще,
Ни о чем не жалея, я встретил луну
Под покровом державинской нощи.
19–24
О, Элизиум муз! В лебедином бреду,
Обожженный дыханьем столетий.
По дряхлеющим паркам я юность веду,
Сам струюсь отраженьем «Мечети»,
И шумят, как бывало, в Лицейском саду
Академики, липы и дети.
26 Прогоняют по улицам стадо.
29–30 Только был бы мой парк золотист и широк —
Ничего от судьбы мне не надо.
Загл. САД
ОвС 3 Умел я в синий час апреля
Между 10 и 11
У складок гипсовой Киприды,
В пруду, сверкающем как сон,
Струистым призраком обиды
Привык смещать кариатиды
Ее разорванный фронтон,
17 Озерных листьев пестрота
26–29
Люблю Элладу Камерона,
Английских парков легкий скат,
Дубов редеющие кроны,
Суровость бронзы оснеженной
ЗС 2 Утонул в ночную синь.
Между 12 и 13
Блудный сын любви и света,
Я, последний в их роду,
Сам скитальчество поэта
Выбрал, сердцу на беду,—
13–14
Оттого, что всех чудесней
Пал в наш род — за чьи вины?
После 24
Он для песенной забавы,
Для потехи кузнеца
Заложил степные травы
В книги деда и отца —
И, должно быть, по примете
Я люблю всё горячей
На бездомном этом свете
Скачку песен и ночей!
ЗС Между 8 и 9
Ингерманландскою белесой ночью,
Когда висел, как шар стеклянный, мир,
Я с музами беседовал воочью,
И строгий мне завещан был empire.
13–16
В оврагах дней, на полевом разъезде,
Средь тульских звезд блуждал я наугад,
И цвел со мной в Ефремовском уезде
Неповторимый Яблоновый сад.
24 На огоньки курчавой Костромы, —
34 Шел этот сад, как девушка суров,
38 Саади пел угрюмый карагач.
44 Глухой мечты отрада и затвор?
47 Отдам я жизнь бездонному покою,
53 Но всё равно — восторженней и шире,
55 В пустом как ночь и равнодушном мире
Загл. ЧЕРНОЕ МОРЕ
ОвС 23 Плоскоспинный Севастополь,
Вместо 29–32
Но, скользя в тени отвеса,
Уж ловил биноклем я
Слева — соты Херсонеса,
Справа — грузный мыс Айя.
Вновь проходят (в губках туфа,
Море, пенься и кипи!)
Виноградный дол Гурзуфа
С Аю-Дагом на цепи,
Пепельные Оделары,
Мутно-сизый Чатыр-Дах
И Алушты камень старый
В черных грушевых садах.
За Алуштой — область мрака,
Горы, вставшие венцам,
Башни желтого Судака,
В горькой пене Меганом.
Дальше — гребень Киммерии,
А за ним, как спелый плод,
Сердце в овиди сухие
Феодосия берет,
И, простой лозой украшен,
Город всходит здесь и там
В ожерелье серых башен
По оранжевым холмам,
Чтоб в пустынном ветре склона
Мне открыть скитаний цель:
Карадаг — веков корону —
И лазурный Коктебель.
Ладога Между 12 и 13
Есть складкой скорби искривленный рот,
Туман, ползущий к тяжкому надбровью
(Черты, которые читает тот,
Кто сам отравлен черною любовью).
Есть омуты зеленых, смутных глаз,
Где всё — сплетенье тины и кувшинок.
(Я знал их все, я выдержал не раз
Испепелявший душу поединок).
Между 20 и 21
Твой карий взгляд и строгий взмах ресниц
И это имя — нет его напевней —
Уводят память в терема цариц,
В старинные посады и деревни.
26–27
Что лишь в тебе (пусть я того не стою),
Живет моя бездомная душа
БМ 1 Сердце, сумасшедший бубенец,
4 Этому нетрудному покою.
5–12
Выпивая жизнь свою до дна,
Допоем и то, что недопето.
На земле была мне суждена
Невеселая судьба поэта.
Но жалеть я стану в этот час —
Что бы нам с тобой ни говорили —
Не о том, что смерть сильнее нас,
А о том, что мало мы любили.
