«Ты была скромна и вместе с тем решительна, ты не сомневалась ни в своём даре, ни в правильности своего видения. Твёрдой рукой ты правила рисунок своих стихов, придирчивым ухом вслушивалась в их музыку. Ничто несовершенное, лишнее или неуместное не портило впечатления от твоей работы. Словом, ты была художником. И потому, даже когда ты бряцала колокольчиками просто так, чтобы отвлечься, тебя навещала пламенная гостья, благодаря которой слова в стихотворных строчках плавились, становясь единым целым, так что выудить их оттуда не сумела бы ничья рука», – писала о знаменитой английской поэтессе Вирджиния Вулф. Сестра легендарного художника-прерафаэлита Д.Г. Россетти, Кристина сумела самостоятельно достичь известности, завоевав значительное место среди поэтов викторианской эпохи. Классическое изящество, тонкая лиричность, звучность и певучесть отличают «прерафаэлитские шедевры» Кристины Джорджины Россетти, а блистательный перевод, выполненный Марией Лукашкиной, как нельзя более точно передаёт все нюансы произведений поэтессы.
Цветут у ног
Мак, василёк…
Но мне не сладок воздуха глоток.
Из ангелов в короне золотой
Найдётся – о Господь, благослови! —
Один, кто скажет: «Жаль мне девы той,
Чьё сердце просит малости – любви!»
Мне жаль её,
Что слёзы льёт,
Весной, когда мир пляшет и поёт.
Святой явился мне среди зимы
И возвестил: «Терпение яви…
Всё лучшее – в конце, как свет из тьмы…
Дождётся сердце радости любви!
И радость жизни вновь
Наполнит до краёв
То сердце, что молило о любви!»
Накрыто зеркало. Пол выметен до блеска.
Боярышник, камыш и розмарина цвет
Усыпали и пол, и саван… Солнца свет
Решётки чертит след – на плотной занавеске.
И кто-то вдруг вошёл. Взволнованно и резко
Сказал: «Совсем дитя!» – склонившись надо мной.
И вновь: «Совсем дитя!» – качая головой…
Я услыхала вздох. И всхлип, подобный всплеску.
Нет, за руку не взял, как это прежде было,
А просто постоял немного в стороне.
Не поднял кружево, лица мне не открыл…
Ведь он меня тогда, при жизни, не любил.
И всё же пожалел… И мысль отрадна мне,
Что тёплый он ещё, хоть я уже остыла.
Земля, сдави ей веки… Пусть она,
Уставшая глядеть на мир земной,
Узрит в твоих глубинах мир иной
В объятьях избавительного сна.
Всё, что ей опостылело давно:
Смех резкий, суета и пустословье —
Оставило её… У изголовья
Великое спокойствие одно.
В плену у тьмы, под музыку молчания
Развеялись её былые чаянья —
Ничто ей сердца бедного не рвёт.
Сон будет вечным… крепким, как оковы,
Но пусть она в блаженной жизни новой
Его недолгим всё же назовёт.
Не открывая глаз,
Мы спим под посвист вьюги.
Все позабыли нас:
И недруги, и други.
Смех, слышимый вдали,
Нам не смущает душу.
Неровный пульс Земли
Для нас звучит всё глуше.
Мрачнеют небеса,
Не утихает вьюга…
А мы, закрыв глаза,
Всё спим, обняв друг друга.
– Всё в гору и в гору придётся идти?..
– Всё в гору. Устанешь – нет мочи.
– И много часов проведу я в пути?..
– С утра – до глубокой ночи.
– Когда же смогу отдохнуть я и где?..
– Приют наверху найдёшь.
– Но как я увижу его в темноте?..
– Мимо ты не пройдёшь.
– Скажи, кто оставил у входа свечу?..
– Люди, что шли впереди.
– Они мне откроют, когда постучу?..
– Без стука в дверь заходи.
– На отдых теперь я могу уповать?..
– О да, ты его нашёл.
– Но каждому тут постелют кровать?..
– Каждому, кто вошёл.
Труд мой окончен… Пойму и приму.
В небо не брошу прощального взгляда.
Будет ли ветер, мне знать ни к чему:
Моё поле сжато.
Утро и день пролетели в дыму,
Пришло бесконечное время заката.
Спрошу: на меже я мешала кому?
Кого обошла? Перед кем виновата?
Серпа больше в руки я не возьму.
Моё поле сжато.
Из цикла сонетов «Вторая жизнь»
9
Полярная звезда, нависшая над льдами,
И Сириус, что разливает свет,
Летя на колеснице меж планет, —
Две избранные ноты в звёздной гамме.
Одна, желая путнику помочь,
Встаёт всё в той же точке небосвода,
Другой непреходяще, год от года
Своим сияньем озаряет ночь.
Как жаль, что встреча им не суждена!
Порядок не изменят небеса:
Вовеки с места не сойдёт она,
Не обернётся он в полёте гордом…
И всё же их ночные голоса
Звучат неумолкающим аккордом.
12
Во сне кричим мы, надрывая грудь,
От ужасов ночных теряя речь…
И день, что начинает следом течь,
Нас точно так же может обмануть.
Жизнь, как и сон, – иллюзия порой…
Напрасен смех и крики ни к чему:
Напрасно всё, что гонит тишину,
Смущая устоявшийся покой.
Когда-то в ранней юности моей
Мне сладкими казались только сласти…
Но тот, кто сам своё добудет счастье,
Вкус жизни обретает настоящий:
Ему гораздо слаще и милей
Кусок, солоноватый и горчащий.
13
Стыд – это тень греха. И больше: стыд —
Кому-то честь и слава… Или милость,
Коль от стыда лицо переменилось
И вид его нам больше не претит.
На имени позорном – новый свет,
Источник сил в борьбе и резвость в гонке,
И возрожденья лучик – слабый, тонкий,
И добродетель – если прочих нет.
Раб, нами помыкающий вовек,
Огонь, испепеляющий любого,
Пилюля горькая, целительный отвар,
И в сердце не смертельный, но удар,
И истина одна: «Ты человек»,
Что высоко взлететь помочь готова.
14
Когда за ослушание Творец
Изгнал Адама с Евою из Рая,
Как шли они – друг другу помогая
Или, бранясь, рассорились вконец?
Им, как и нам, что следуют вдогон,
Пришлось исполнить, что укажет Бог:
Лечь, и проснуться, и исполнить долг,
И умереть, когда прикажет Он.
О недруги! Не вам торжествовать!
Пав, мы ещё поднимемся с колен.
Не наш
