— Какая выдержка! — восхищенно сказал врач.
— Это и страшно! — вздохнул прокурор. — Если не жаль себя самого, то чего ждать для других?
— Великая княгиня обещала ему прийти, — сказал врач.
— У меня нет инструкций на этот счет, — решительно заявил начальник тюрьмы. — Казнь не может быть отложена…
…Старков докурил папиросу до мундштука и раздавил окурок в блюдце.
Появился врач — один.
— Дойдете сами?
Старков усмехнулся.
— Послушайте, — сказал он доверительно, — вы производите впечатление порядочного человека…
— Премного благодарен! — вскинулся врач.
— У меня к вам просьба. Вы знаете даму, которая навещала меня?
— Разумеется.
— Я ждал ее. Что-то случилось. Если она не придет, передайте ей…
— Вы думаете, тюремный врач вхож к великим князьям?
— Сделайте что-нибудь! Придумайте. Напишите хотя бы. Только одно: пусть не переживает.
Врач очень пристально посмотрел на Старкова.
— Я надеюсь, она придет, — сказал тихо.
— Я тоже… Она верный человек… Она…
Дверь распахнулась, и начальник тюрьмы сказал:
— Пора!
Камера наполнилась тюремщиками и конвоирами. На плечи Старкову накинули шинель, на голову нахлобучили шапку. Он сорвал ее и кинул на пол.
— Как хотите, — пожал плечами начальник тюрьмы и сделал знак конвоирам: выводите!
Они долго шли длинным тюремным коридором, потом через двор к пустому плацу, посреди которого торчала виселица.
А кругом была весна: с капелью, ручьями, воробьиным чириканьем, солнцем, отражающимся в лужах и последних истаивающих сосульках. Но Старков не замечал ни весны, ни виселицы. Он оглядывался, тянул вверх шею, он искал. Но вокруг никого не было, кроме сопровождающего его кортежа.
— Судейские, послушайте… Будьте людьми… Я жду человека. Вы же знаете. Она придет, не может не прийти… Ну что вам стоит?.. Всего несколько минут. Успеете меня повесить.
— Успокойтесь, — сказал начальник тюрьмы. — Вы же видите — дама не пришла.
— Не может она не прийти… Прокурор, вмешайтесь!.. — крикнул Старков. — Ее не пропускают… Поймите, не мне это нужно. Ей, ей!.. Одно слово, кивок. Чтобы она поняла…
Прокурор отвернулся.
— Батюшка! — позвал Старков.
Подошел священник.
— Батюшка, — прерывающимся голосом взмолился Старков, — помогите. Я жду добрую женщину, она о душе моей печется… Велите ее найти… задержите казнь. Мне бы только попрощаться… Разве это так много? Вы священник, где же ваше милосердие?
— Отрешись от земной суеты, сын мой, — проникновенно сказал священник. — Ты искупаешь грех перед Господом, и Всевышний в неизреченной благости своей…
— Заткнись! Параша с елеем! — взорвался Старков. — Лицемеры! Сволочи!.. Вам мало убить человека, надо еще в душу наплевать!
— Не богохульствуй, сын мой!..
Старков бросился на священника, разорвав строй конвойных. Но не достиг его: один из конвойных подставил ему ногу, и он растянулся на земле.
Его подняли. Из разбитого лица сочилась кровь, смешиваясь с весенней грязью. Душа Старкова окончательно сорвалась с колков.
— Мария!.. Мария!.. — кричал он истошно.
Конвойные пытались втащить его на виселицу. Он бил их, и они били его, выкручивали ему руки. Окровавленный, страшный, он цеплялся ногами за ступеньки помоста, орал, выл. Конвойные, озверев, били его по ребрам, голове.
Наконец его втащили наверх, где ждал палач с капюшоном и петлей.
— Я видел падение завзятых смельчаков, — гадливо, но с ноткой торжества сказал прокурор тюремному врачу. — Но такого распада никогда!.. Они все трусы, хотя и корчат из себя героев. — И добавил с усмешкой: — Что дает известную надежду.
— Нет, — задумчиво отозвался врач. — Это не трусость. Что-то другое… Совсем другое…
Тут веревка задергалась и натянулась струной. Врач не договорил…
…Сидящая в карете за караулкой дама в черном отвернулась от окошка, из которого наблюдала казнь, поднесла к глазам медальон, поцеловала его и, вглядываясь в дорогие черты узкого аристократического лица, сказала с невыразимой нежностью:
— Вот и все! Ты доволен, любовь моя?..
Конец
Здесь и далее этим знаком отмечаются места, которые в рукописи настолько повреждены, что не поддаются прочтению. — Примеч. ред.
