С тех самых пор, как я познакомился с Алисой, я заметил, что на нее смотрят именно так. Я видел, как это делает Патрик, приглаживая волосы, высунув свой жирный глупый астронавтский язык, и вижу, как это делает официант Луиджи, снимая с Алисы шаль цвета бургундского вина и провожая нас до столика. Затем он скрывается за дверьми, ведущими на кухню, чтобы поделиться новостью, и тут же с кухни под каким-то смешным предлогом выходят шеф-повар с посудомойщиком только для того, чтобы смотреть на нее. Интересно, каково это? Вызывать восхищение, не сказав ни слова, быть желанной двести-триста раз на дню мужчинами, которые не имеют ни малейшего понятия о том, что ты собой представляешь?
Когда мама смотрит телик, она часто оценивает женщину, какую-нибудь телезвезду, словами: «Она красива…», затем, порицающе, своим коронным тоном ветхозаветного пророка: «…и она знает это!» Не знаю, лучше или хуже «красива и знает это», чем «уродлива и знает это», но полагаю, что невероятная красота должна быть чем-то вроде ноши, но если говорить о ношах, эта – одна из самых легких.
Глядя поверх меню, я украдкой бросаю взгляд на прямоугольник ее персикового выреза, который залит светом свечей и на который я стараюсь не смотреть, потому что не хочу, чтобы у нее создалось ощущение, будто она для меня – лишь вещь, на которую приятно смотреть.
– Прекрасно, не правда ли? – говорит она.
Думаю, это она о ресторане, поэтому я отвечаю:
– Да? Я надеюсь.
Мне приходится шептать, потому что мы – единственные посетители ресторана и мне не хочется обижать Луиджи, который трудится за стойкой бара, увитой пластиковым плющом: растирает жир по поверхности фужеров, кидая мимолетные плотоядные взгляды. Кажется, резервировать столик здесь не является настолько необходимым, как мне казалось.
– Я хотел пойти в «Бредли», но там сегодня вечером не было свободных столиков, – вру я.
– Не беспокойся. Здесь просто чудно!
– Здесь пицца и паста, а еще через страничку будут гамбургеры…
– О, тут есть… – говорит она, разлепляя пластиковые обложки, в которые заключены странички формата А4.
– Или «лишние ребрышки» [44], если хочешь.
– Ха-ра-шо…
– А еще тебе обязательно нужно заказать первое и нарезку для бутербродов, все за мой счет!
—Хорошо, посмотрим…
И мы вновь принимаемся изучать меню.
О боже.
Тишина.
Скажи хоть что-нибудь.
– Гмммммм. Хлеб!
Я беру хлеб, разрываю бумагу, разворачиваю квадратик масла и размазываю его по куску хлеба.
– Знаешь, чему я всегда удивлялся, когда слышал это выражение – «лишние ребра»? Кто решил, что они лишние? Уж наверняка не свинья! Не могу себе представить, чтобы свинья вдруг сказала: «Вот эти ребра мне еще понадобятся, а эти – лишние, берите их! Берите мои ребра! Ешьте! Ешьте мои ребра!»
Она отвечает мне улыбкой, словно сошедшей с плаката «Помогите нуждающимся детям», и бросает взгляд на мою руку. Проследив за ее взглядом, я замечаю, что почему-то размахиваю ножом.
Успокойся.
Перестань нести чушь.
Положи – нож – на стол.
Но правда в том, что я начинаю утрачивать веру в ресторан «У Луиджи» как место для романтического обольщения. Я замечаю, что полы здесь покрыты линолеумом, а клетчатые скатерти на самом деле виниловые, чтобы их легче было протирать. Кроме того, несмотря на то что Луиджи усадил нас в романтический угол, наш столик достаточно близко к туалетам, что мне кажется весьма удобным, но означает, что вечер сопровождает несколько жгучая нотка лимонного «Харпика». Я волнуюсь, что Алисе может показаться здесь неуютно. И она действительно начинает чувствовать неудобство: ее пышная юбка раздулась вокруг нее, и создается впечатление, что Алису начало поглощать ее собственное платье.
– Что будем заказывать? – спрашиваю я.
– Даже не знаю, здесь все кажется таким вкусным, – говорит она, но я в этом не уверен.
Мы снова концентрируемся на меню, которое липнет к пальцам, напечатано криво, причем по принципу «пиши как слышишь» («Ципленак с чилли» – разве так это пишется?), и разбито на главы «Для начала!», «Основное событие!!!» и «Давай продолжай…». По правде говоря, мне здесь все действительно кажется вкусным: упор на мясо, жаренное на фритюре или на углях, и совсем немного овощей. Даже сыр попадает на стол после жарки во фритюре, и порции здесь явно огромные, потому что в меню написано, сколько каждое блюдо весит. Я никак не могу отделаться от мысли, что Алиса наверняка привыкла к более легкой диете: тофу, салаты, все на пару, а еще она может оказаться одной из тех, кто везде ищет исключительно качества. Я начинаю покрываться испариной. А еще я весь чешусь от стирального порошка в ванне. Я опускаю взгляд и вижу, что манжеты моей белой рубашки украшены джинсово-голубыми разводами.
В ресторане играет бесконечная тема из рекламы «Корнетто», и после некоторого беззвучного размышления мы определяемся с выбором. Я верчу головой в поисках Луиджи, но уже чую его приближение по шарканью ног по линолеуму. Алиса заказывает фаршированные грибы и пиццу «Маргарита» с салатом, в то время как я выбираю снетки и половинку цыпленка-гриль с жареной картошкой и дополнительную порцию закусок.
– Надеюсь, это не задняя половинка! – кричу я, и Алиса улыбается, хотя и едва заметно, и настаивает на том, чтобы я выбрал вино.
Здесь продают какое-то пойло графинами, но даже я знаю, что вино не должно быть таким дешевым, поэтому решаю остановиться на чем-нибудь бутылочном и игристом. Любое шампанское для меня заведомо слишком дорого, поэтому я выбираю «Ламбруско». Что там Ребекка говорила о пристрастии Алисы к нему?
Я особо в вине не разбираюсь, знаю только, что под курицу и рыбу пьют белое, поэтому заказываю белое «Ламбруско бьянко».
Дождавшись, пока официант уйдет, я восклицаю:
– О боже, это не город, а сплошное faux-pas!
—Почему?
– Вот смотри, я заказал белое «Ламбруско бьянко», а «бьянко», конечно же, означает «белое». Явная тавтология!
Если эту шутку рассматривать в качестве забавного анекдота, то вряд ли она попадет на шоу Паркинсона, но она прекрасно подходит для того, чтобы растопить лед: Алиса улыбается, и мы начинаем говорить. Точнее, она говорит, а я молчу и киваю, отковыриваю от свечи красные полоски топленого воска, плавлю им кончики, снова прилепливаю к свече под разными углами и смотрю на Алису. Она рассказывает, как это часто бывает, о школьных днях в Линден-Лодж, одной из этих ужасно дорогих частных школ Англии. Должен признаться, что очень скоро у меня создается впечатление, будто это весьма теплое местечко, и вовсе не школа-интернат, а скорее сплошной девичник, затянувшийся на семь лет. Судя по рассказам Алисы, типичный учебный день в Линден-Лодж выглядит примерно так:
8:30–9:30 – выкуривание косячка. Выпечка хлеба.
9:30–10:30 – секс с сыном / дочерью знаменитости.
10:30–11:30 – строительство сарая.
11:30–12:30 – чтение вслух Т. С. Элиота, прослушивание «Crosby, Stills and Nash», игра на виолончели.
12:30–13:30 – эксперименты с наркотиками, занятия сексом.
13:30–15:30 – купание голышом. Плавание с дельфинами.
15:30–16:30 – строительство стены способом сухой кладки. Секс (по желанию).
16:30–17:30 – урок игры на акустической гитаре.
17:30–18:30 – занятия сексом, затем – набросок спящего партнера углем.
18:30–4:00 – неизменный Боб Дилан.
4:00 – свет выключается, но только если ты не против.
С политической точки зрения я подобную школу вовсе не одобряю, но все это кажется просто сказкой. Несмотря на баловство с травкой, секс и бесконечное распевание песен Саймона и Гарфанкеля, вряд ли они там совсем не учатся, чем-то дельным они наверняка занимаются, потому что Алиса в конце концов оказалась здесь (правда, про ее оценки на выпускных экзаменах я еще не спрашивал – не на первом же свидании) и получит ученую степень, пусть всего лишь по театральному мастерству. Возможно, если с пеленок приучить ребенка к радио, то знания будут усваиваться на подсознательном уровне.
Приносят моих снетков – около тридцати серебристых рыбок, разложенных на листике салата айсберг, глядят на меня и говорят: «Мы умерли ради тебя, сделай же наконец-то что-нибудь забавное!» Поэтому я кладу одного снетка в рот и, оставив хвост снаружи, притворяюсь котом. Это имеет весьма скромный успех. Алиса возвращается к своим грибам с чесноком.
– Ну и как они?
– Отлично! Только чеснока многовато. Сегодня – никаких обжиманий!
Вот он, тонкий намек, прогудел, как клаксон в ухо, чтобы сильно губу не раскатывал. Меня это, в общем-то, и не удивляет, чего-то в таком духе я ожидал, так что утешаю себя тем, что это вполне двусмысленное предупреждение (хотя и очень, очень двусмысленное) – это не ты, Брайан, это грибы, – она подразумевает, что, закажи она другую закуску, скажем жаренный во фритюре сыр камамбер, мы уже вовсю занимались бы любовью.
