— Вы были при обмороке Нины Петровны?
— Избави бог! — замахал руками Алмазов. — У самого сердце больное!..
— В гримуборной пламя оплывших свечей освещало осунувшееся лицо Нины. Она говорила бесцветным голосом:
— Разве могла я принять его слова всерьез?.. Несчастный мальчик…
Кузнецов поднялся с места, тихо сказал:
— Не казните себя, Нина Петровна. Не ваша вина, что вы не могли ответить на его чувство.
Чуть позже Кузнецов и Маслаков шли по коридору клуба.
— Черт знает что… — говорил Кузнецов. — Простой парень — и такой театральный конец! Мало публичного самоубийства, решил любимой женщине цветы с того света прислать!
— Цветы, несчастная любовь, нашел дураков! — презрительно усмехнулся Маслаков. — Не в любви дело, а в Плюснине. Он знает что-то о прошлом Ямщикова. Сегодня в тюрьме Ямщиков уговаривал Плюснина молчать. Тот не захотел. Вот Яшмиков и застрелился.
— У тебя есть доказательства, что все обстоит именно так? — сухо спросил Кузнецов.
— Застрелился — вот доказательство.
— Больно ты прыток, — поморщился Кузнецов. — В тюрьму надо идти, поспрошать про Ямщикова — как да что.
— Я Важина домой отпустил, — сказал Маслаков.
— Обойдемся.
В коридоре появился Распутин. Увидев чекистов, пожаловался:
— Заплутал я. Из залы-то все двери запертые.
— Товарищ Распутин, ты когда в тюрьме командира своего напоследок видел? — спросил Кузнецов.
Красноармеец подумал и стал загибать пальцы:
— Арестованных принимали — не было его. Под конец из корпуса вышел, постоял и обратно. Минут так через двадцать вернулся и — бегом в канцелярию… Вышли е Важиным, и со двора… Сумной какой-то. — Распутин замолчал, задумался, взгляд его затуманился. Потом, глядя в пространство, он тихо, взволнованно произнес: — Как же так?.. Мы ж с ним вместе воевали… А тут — сам себя… Эх, товарищ Ямщиков…
На глазах Распутина выступили слезы, и он, стыдясь их, неуклюже вытер лицо рукавом френча.
Кузнецов смотрел на рыжего паренька с сочувствием. Лицо Маслакова было непроницаемым.
Кузнецов остановился в сводчатом темном коридоре, дождался, пока подойдет надзиратель, молча показал ему свой мандат. Надзиратель, шевеля губами, внимательно его прочитал.
— Насчет Ямщикова, — сказал Кузнецов.
— Я же объяснил, — с готовностью откликнулся надзиратель, — у шестьдесят девятой он стоял…
Кузнецов жестом прервал его, подошел к двери с номером 69, отодвинул заслонку «глазка» и недоуменно обернулся:
— Она же пустая!
— Само собой, — кивнул надзиратель. — Так что Куницына час назад в семьдесят седьмую перевели, к Синельникову. А Сердюка, что с Синельниковым сидел, — на первый этаж, в одиночку.
Кузнецов подошел к «глазку» 77-й камеры, заглянул внутрь. На нарах играли в шашки могучий старик с коротко подстриженными гвардейскими усами и тот, кто в ЧК назвал себя Куницыным.
— Куницын молодой, — шепотом сообщил надзиратель.
Чекист кивнул, отошел от двери.
— Значит, Ямщиков его Плюсниным назвал? Не путаешь?
— Точно, Плюсниным.
— Давай, друг, условимся: о нашем разговоре — ни душе.
— Не сомневайтесь, товарищ Кузнецов! — восторженно сказал надзиратель, ощутив волнующий холодок приобщения к тайне. — Чего, чего, а помалкивать — умеем!
— Рисковый малый этот Плюснин, — вслух рассуждал Камчатов, расхаживая по своему кабинету, тоже с «буржуйкой», как у Кузнецова. — Каратель с бронепоезда «Цесаревич Алексей», до этого — контрразведка в Белецке, личное участие в расстрелах. И вдруг — самолично полезть в тюрьму… Н-да…
— А если Плюснина послал Мещеряков? — сказал Кузнецов. — Не зря он здесь вертится, за кордон не уходит. Что-то его держит.
— Есаул ищет связь с тюрьмой?.. — продолжая размышлять о своем, проговорил Камчатов. — Гм… А что с Ямщиковым?
— Что Ямщиков, — пожал плечами Кузнецов. — С тринадцати лет на железной дороге вкалывал, потом с белыми дрался, именную саблю заработал. Ранен тяжело. Здесь по службе — одни благодарности.
Маслаков неодобрительно слушал Кузнецова.
— И такой парень застрелился, от революции дезертировал, — задумчиво произнес Камчатов. — Неужели его так напугало появление Плюснина? Возможно, их в самом деле что-то связывало в прошлом… — Он прошелся по комнате, решительно заключил: — Значит, так: надо выяснить, где и когда пересеклись пути Плюснина и Ямщикова. — Камчатов подошел к Кузнецову — Поедешь в Белецк. Узнаешь о Плюснине все. А ты, Маслаков, дуй на родину Ямщикова. Парень, похоже, с секретом…
— А по-моему, напрасно это, товарищ Камчатов, — покачал головой Маслаков. — Плюснину все равно «вышка». А с Ямщиковым и так ясно — работал раньше на Плюснина, потом замаскировался «под красного». Теперь испугался разоблачения.
Лицо Камчатова потемнело. Он хмуро спросил:
— У тебя есть доказательства?
— Застрелился — значит, виноват, — твердо сказал Маслаков.
— Тебе сколько лет?
— Вы же знаете, восемнадцать. А что?
— А то, что смолоду запомни, для революции не только жизнь, но и честь человека свята, — сурово сказал Камчатов. — Нам не все равно, почему застрелился Ямщиков. Надо будет — ногтями землю 195 рыть станем, чтоб до правды докопаться. А если ты человека без всяких доказательств, за здорово живешь во враги записываешь — беги из ЧК со всех ног! Сам беги, пока не погнали!
Речь начальника ЧК не произвела на Маслакова никакого впечатления. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Для меня, товарищ Камчатов, самоубийство — лучшее доказательство, — упрямо повторил он. — Пошептался Ямщиков с палачом и пустил пулю в лоб. Видно, так перед Советской властью виноват, что верной «вышки» ждал. Вот и решил — сам. Ясно здесь все, товарищ Камчатов. И не к лицу чекистам врага выгораживать, хоть и мертвого.
Теперь Камчатов смотрел на Маслакова с холодным интересом.
— Вот ты, оказывается, какой… — тихо начал он, но его прервал стук в дверь.
В кабинет вошел рыжий Распутин, молча протянул Камчатову неровно исписанный лист бумаги. Тот прочел вслух, поглядывая на Распутина:
— «Поскольку я, красный боец» не желаю носить опозоренную царским холуем фамилию Распутин и намерен участвовать в мировой революции…»
Распутин слушал внимательно, с видимым удовольствием.
— «…прошу заменить ее на Робеспьер», — закончил Камчатов.
Озадаченный начальник ЧК поднял глаза.
— Нет больше мочи никакой, — скорбно пожаловался Распутин. — Ребята проходу не дают: ты им с царицей сын или внук?
— Робеспьер… Это кто же такой?.. Я что-то подзабыл…
— Главный французский революционер, нам товарищ Маслаков объяснял, — кивнул Распутин в сторону Маслакова.
Маслаков твердо посмотрел на Камчатова.
— Ответ какой будет? — спросил Распутин.
— Согласен. — Камчатов подошел к Распутину. — Если научишься по-французски разговаривать. Иначе какой же ты Робеспьер?
Распутин постоял, что-то соображая, почесал в затылке и решительно вышел из кабинета.
— Этот научится, — без улыбки сказал Камчатов.
Кузнецов усмехнулся. Потом серьезно сказал:
— На Белецк неделя уйдет, товарищ Камчатов, путь-то дальний.
— Значит, так: в Белецк я сам поеду, — решительно сказал Камчатов. — А ты — на родину Ямщикова.
Маслаков поднялся, молодцевато поправил ремень.
— Маслаков останется здесь, — в упор глядя на молодого чекиста, сказал Камчатов.
— Вы не правы, товарищ Камчатов, — упрямо сказал Маслаков.
— Кончен разговор, — отрезал Камчатов. — Был бы ты постарше — я бы с тобой по-иному обошелся… А Плюснина пока тревожить не будем.
На путях, у шлагбаума, Кузнецов разговаривал со старым стрелочником.
— Помните жандармского ротмистра с бронепоезда «Цесаревич Алексей»? — спросил Кузнецов. — В восемнадцатом он месяц здесь свирепствовал.
— Это Плюснина-то? — заволновался стрелочник. — Как не помнить!.. Согнали тогда казаки народ к церкви, коммунистов связанных — пятнадцать человек — выстроили и всех разом порешили… Плюснин саблей добивал…
Кузнецов достал из старенького портфеля стопку тюремных фотографий.
— Посмотрите, пожалуйста, нет ли его здесь.
Стрелочник вытер о ватник руки, осторожно взял снимки, долго и внимательно разглядывал каждый. На фотографии Куницына остановился:
— Вот он, сволочь. Только раньше усы были! Еще у него лицо дергалось, вот так — старик неловко подергал правой щекой
— Ямщиков знал этого человека?
— Плюснина? Так ведь Плюснин у Ямщикова на фатере стоял.
— Вот как, — тихо сказал Кузнецов.
— Дом справный, места много, — обстоятельно объяснял стрелочник. — А народу— Володька с матерью, других на войне поубивали. Жандарм и облюбовал под жилье.
