Рахманинов. Мне скучать не по чему. России нет. Ее растоптали, изуродовали, истерзали.
Марина. Пусть изуродованная, страшная, а все — Россия.
Рахманинов. Люди бегут, кому только удается! Моего брата сводного Александра только за то, что он фамилию Рахманинов носит, в лагерь упрятали! Тебя ведь тоже могут посадить!
Марина. Чему быть — того не миновать. Не хочу больше Ивана мучить. Он ведь ждет.
Рахманинов. Пожалела Ивана… Он только никого не жалел. Всем нам жизнь изуродовал. И тебе тоже.
Марина. Всяк своему нраву служит, Сергей Васильевич.
Рахманинов (думая о своем). Ивана пожалела…
Марина (с принужденным смехом). А вы будто ревнуете.
Рахманинов поднимает на нее глаза. Лицо Марины порозовело, в глазах блеск. Рахманинов, помолчав, решается.
Рахманинов. Я давно хотел у тебя спросить… Много лет меня преследует одно видение. Я болел тогда. Был в беспамятстве, а ты была у моей постели. Я помню, ты держала мою руку. У меня осталось ощущение, будто я не просто бредил… Я никогда не испытывал такого счастья. Ты знаешь, о чем я говорю?
Марина. Не знаю, о чем вы.
Рахманинов. Значит, это был сон…
Марина, закусив губу, пристально смотрит на Рахманинова.
Марина. Кто поймет, чего было, чего не было, Сергей Васильевич.
Она смело подходит к Рахманинову, берет его голову в свои руки, их глаза встречаются.
Марина. Прощайте, родной мой, не поминайте лихом!
Марина наклоняется, сильно, долго целует его в губы. Потом выходит. Рахманинов сидит неподвижно, взгляд его скользит по нотным знакам расстеленных на столе листов партитуры. Трудно представить себе, что он чувствует. И в этот момент мощная лирическая мелодия из «Рапсодии на тему Паганини» заполняет его сознание и все пространство вокруг него.
284. (Съемка в помещении.) ГОСТИНАЯ В «СЕНАРЕ». ВЕЧЕР. ТО ЖЕ ВРЕМЯ.
Наталья сидит в кресле у лампы. В тишине уютно потрескивают каминные поленья. Она и не представляет себе, какая…
285. (Съемка в помещении.) СТУДИЯ В «СЕНАРЕ». ВЕЧЕР.
…мощная и прекрасная музыка наполняет сейчас душу Рахманинова. Он стоит теперь у раскрытого окна. Тема рояля поддерживается струнным оркестром и льется, полная ликования и любви.
286. (Натурная съемка.) «СЕНАР». ВЕСНА. УТРО.
У подъезда виллы стоит легковой автомобиль. Шофер выносит небольшой потрепанный баульчик, укладывает в багажник. Выходят Марина, одетая по-дорожному, и вся семья Рахманиновых.
Марина (непривычно твердым голосом). Мы простимся здесь. На вокзал никто не поедет.
Наталья. Ты с ума сошла! Мы должны тебя проводить.
Марина. Мне так легче будет.
Таня (со слезами). Марина, зачем ты уезжаешь?
Ирина. Мариночка, мы тебя обязательно должны посадить в поезд.
Марина (настойчиво). Мне так легче будет… (Пауза.) Не хотела вам говорить, да, видно, придется — мне ведь недолго жить осталось.
Марина оглядывает всех сухими горящими глазами.
Марина (продолжает). Нездоровая я. Совсем больная. Так что не перечьте мне, ради Бога. Я знаю, что делаю.
Она поочередно целует всех, пристально посмотрев каждому в глаза. Ирина и Таня начинают всхлипывать.
Наталья (потрясенно). Почему же ты раньше…
Рахманинов беспомощно смотрит на жену, потом на Марину.
Таня (рыдая). Мама, ну уговорите же ее!..
Марина. Не надо. Давайте простимся весело.
Она садится в машину.
Марина (продолжает). Вам понравилась моя песенка. (Она запевает.)
Мы на лодочке катались
Золотисто-золотой…
(Оборачивается к шоферу.) Поехали!
…Не гребли, а целовались,
Не качай, брат, головой…
Машина трогается, и чистый голос Марины, удаляясь, доносится до неподвижно стоящих во дворе Рахманиновых.
287. (Съемка в помещении.) «СЕНАР». СТУДИЯ. ВЕЧЕР.
Рахманинов и Наталья одни в студии, без огней.
Рахманинов. Вот и все. Жизнь — это сплошная цепь потерь.
Наталья. Ты помнишь слова Гёте: «То, что отнимает жизнь, — возвращает музыка»?.. К тебе вернулась музыка, Сережа.
Рахманинов стоит у окна, камера приближается к его лицу — о чем он думает сейчас, что вспоминает?..
288. (Натурная съемка.) ИВАНОВКА. ЛЕТО. ДЕНЬ.
Колокольня ивановской церкви стоит на бугре, над самым оврагом.
289. (Натурная съемка.) КОЛОКОЛЬНЯ. ИВАНОВКА. ЛЕТО. ДЕНЬ.
Наверху, на звоннице, трудятся Иван, сторож Герасим и юный пионер в красном галстуке — Павлик. Они снимают малый колокол с перекладины. Павлик залез на балку и топором рубит толстые пеньковые веревки. Иван и Герасим ждут. Последняя жила веревки лопается, колокол падает, Иван и Герасим тащат его к ограде звонницы, затем раскачивают и швыряют вниз.
Иван (кричит). Эй, робя, принимай!..
290. (Натурная съемка.) У ЦЕРКВИ. ЛЕТО. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.
Снизу за полетом колокола следят два сельских активиста. Один в сапогах, другой — босой. Колокол с жалобным звоном ударяется о землю. Активисты подбегают и за обрывки веревок тащат его к куче металлолома, у которого оборудован щит с лозунгом: «ДАДИМ МЕТАЛЛ РОДНОЙ СТРАНЕ!».
291. (Натурная съемка.) КОЛОКОЛЬНЯ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.
Иван (отирая пот). Теперь пора за «деда» браться.
Он глядит на самый большой колокол, который загодя уже снят и стоит на катках — бревнах, по которым его можно будет подкатить к проему, выломанному в ограде звонницы. Герасим плюет на руки, подсовывает металлический лом под край колокола, с натугой наваливается.
Иван. Погоди, Герасим! Надорвешься один-то.
Герасим не отвечает, продолжает напирать, жилы на его шее набухают, глаза наливаются кровью, но колокол с места не сдвигается.
Иван. Да погоди, говорю!
Лом срывается с упора, и Герасим, подвернув руку, летит лбом прямо в тяжелую медь колокола. Иван и Павлик бросаются к нему.
Иван. Ты живой?
Герасим. Стукнулся маленько.
Иван. Усердствуешь больно, так и помереть можешь.
Герасим. А и хорошо. За социализм и помереть не жалко.
Он обматывает окровавленную руку тряпицей, поднимается.
Герасим. С другой стороны надо зайти.
Иван. Погоди, Герасим, нам одним его не спихнуть.
Павлик. Гляди, дядя Иван, сюда народ прет!
Иван и Герасим оглядываются.
ИХ ТОЧКА ЗРЕНИЯ.
К церкви снизу по оврагу движется толпа, напоминающая крестный ход. Впереди — знакомый нам священник, отец Николай, несколько человек с иконами, а за ними — старики и старухи, немало мужиков спелых лет. Сбоку кочевряжится калека — юродивый на деревяшках.
Иван. Сказал же попу, чтоб тихо сидел, так нет!
Иван кидается к лестнице, кубарем скатывается вниз. Герасим и Павлик — за ним.
292. (Натурная съемка.) У ЦЕРКВИ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.
Иван глядит на кучу металла. Подбегают Герасим и Павлик.
Иван. Неужто больше никто ничего не принес?
Босой активист. Баба Дуня ложку принесла, серебряную.
Он вытаскивает из кармана штанов ложку.
Иван (свирепо). Сдурел? Государственное имущество расхищать! Сдай немедля.
Босой швыряет ложку в кучу.
Босой активист. Разорался!.. Уже сдал.
Герасим. Вот народ!.. Ты на ложку позарился, другой — станок с завода украдет! Никакой сознательности!..
Из оврага показывается шествие. Верующие поют церковную музыку. Герасим ныряет за дверь и появляется с ружьем.
Иван. Спрячь оружие! Зачем людей дразнить?
Герасим сует ружье в солому. Сельчане медленно окружают церковь. Хор смолк. Враждебно глядят люди на местных строителей коммунизма.
Священник. Отступись, Иван, от своей богохульной затеи! Миром прошу!
Иван. Я тебя предупреждал, благочинный, я тебя предупреждал — не мути народ!
Священник. Народ меня сам позвал. Мы не против власти, а глумиться над Божьим храмом не позволим.
Иван. Ну, это мы еще посмотрим.
Священник. Покажи постановление, что колокола надо снимать.
Иван. Газеты надо читать! Там прямо сказано, что колокола подлежат снятию. Родине металл нужен.
