Наталья. Прекрасный концерт!
Рахманинов. Они ведь ни хрена не понимают, ты посмотри на эти лица!
Ирина. Папа, они понимают ровно столько, сколько могут. И они тебя любят. Это, наверное, самое важное.
К Рахманинову подходит Фолли, с довольным видом хлопает себя по карману, вытаскивает конверт. Рахманинов берет конверт — там чек.
Рахманинов. Что это?
Фолли. Две тысячи долларов — аванс.
Рахманинов. Аванс? За что? От кого?
Фолли. Миссис Норт заплатила вам аванс за вечер, на который она вас пригласила.
Рахманинов. При чем здесь деньги? Верните чек! Какая бестактность!
Фолли. Маэстро, тут нет никакой бестактности. Миссис Норт хочет компенсировать вам время, которое вы потеряете на ее вечере. Это же Америка, а в Америке время — деньги.
Рахманинов неожиданно одной рукой хватается за поясницу, а другой рукой за плечо Натальи. Лицо его мгновенно покрывается испариной.
Наталья (испуганно). Что с тобой?
Рахманинов. Опять эта невыносимая боль.
Фолли. Может, вызвать «амбуланс»?
Рахманинов. Нет, нет, не привлекайте внимания. Дайте я обопрусь о вашу руку.
Он достает платок, вытирает влажный лоб, очень медленно, не убирая руки с поясницы, стараясь быть незаметным, идет по направлению к двери. Наталья и Ирина следуют за ним.
334. (Натурная съемка.) НЬЮ-ЙОРК. ФЕВРАЛЬ 1941 ГОДА. ДЕНЬ.
Снегопад. На одной из улиц Нью-Йорка — Ист-Сайд мальчишки играют в снежки. Подъезжает такси. Из такси выходит Наталья, сверяет адрес, звонит у подъезда.
335. (Съемка в помещении.) КАБИНЕТ ВРАЧА. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.
На высокой металлической койке — раздетый Рахманинов. Врач прослушивает его легкие. Жалко белеет худая костлявая спина, слегка оттопыренные уши на коротко стриженной седой голове.
Врач. Дышите глубже.
Рахманинов вдыхает и закашливается глубоким грудным глухим кашлем. Врач терпеливо ждет, глядя, как сотрясаются старческие лопатки. Рахманинов отхаркивается.
Врач. Курите?
Рахманинов. Курю.
Врач. Устаете?
Рахманинов. Да, стал быстро уставать.
Врач углубляется в рентгеновские снимки, поднеся их к окну. Рахманинов продолжает сидеть, испытующе глядя на врача. За окном идет сильный снег.
Врач. У вас явный плеврит, а вы курите.
Рахманинов. Я очень мало курю, доктор.
Наталья (заглянув в комнату). Можно?
Рахманинов. Наташенька, ну где же ты?
Наталья входит, вопросительно смотрит на врача.
Врач. Надо бросить курить. Надо сменить образ жизни. И наконец, надо перестать шутить со своим здоровьем. Господин Рахманинов очень переутомлен. Желательно сменить климат. Лучше всего — Калифорния. И вообще покончить с выступлениями.
Рахманинов. О нет, доктор, только не это! В концертах — моя жизнь. Вы поймите, я эстрадный человек. Если я чувствую какую-нибудь боль, она тут же прекращается, когда я на эстраде.
Доктор и Наталья смотрят на Рахманинова.
Рахманинов (продолжает). Ну хорошо, я брошу курить. Но я не могу меньше играть. Если я не буду работать, я зачахну.
Доктор (с улыбкой). А сменить климат обещаете?
Рахманинов (с готовностью). Да, да. Мы переедем в Калифорнию, обещаю.
Наталья. Одевайся же, Сережа, ты простудишься.
Рахманинов слезает с койки, начинает одеваться.
Наталья. Мы подождем тебя в коридоре.
336. (Съемка в помещении.) ПРИЕМНАЯ ДОКТОРА. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.
Доктор выходит, прикрывает за собой дверь. Наталья смотрит на него в ожидании.
Наталья. Что вы можете сказать?
Доктор (отводя глаза). Пока еще рано делать окончательные выводы, но… (Качает головой.) Нет, я должен посоветоваться вначале и сделать кое-какие дополнительные анализы.
Наталья (глядя в глаза доктору). Я должна знать. Это что… рак?
Доктор (решившись). Не исключено…
Наталья опускает голову, прикрывает глаза.
337. (Съемка в помещении.) КАБИНЕТ ВРАЧА. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.
Рахманинов, уже одетый, шарит по карманам, достает сигарету, закуривает. Входит Наталья. Он успевает спрятать сигарету за спину.
Рахманинов. Ну что, какие тайны тебе открылись?
Наталья (бодро). Никаких. Отдай сигарету, Сережа.
Рахманинов (удивленно). Откуда ты знаешь?
Наталья (улыбаясь). Потому что позади тебя занавеска уже горит.
И правда — Рахманинов оглядывается: он успел прожечь в кисейной занавеске дыру. С помощью жены он лихорадочно старается сбить пламя с занявшейся огнем занавески.
338. (Натурная съемка.) БЕВЕРЛИ-ХИЛЛЗ. ДОМ РАХМАНИНОВА. ЗИМА. ДЕНЬ.
Дом Рахманинова на Элм-драйв, 10. Калифорнийское солнце золотит апельсины на темной листве, благоухающие бегонии, звонко-зеленый газон. Щебечут птицы. У подъезда дома сияет новый «кадиллак». Под окнами террасы Наталья беседует с маленьким седым японцем-садовником.
Наталья. Этот куст надо посадить здесь.
Она указывает на стоящий на дорожке куст сирени, высаженной в зеленый ящик с землей;.
Садовник. Я думал здесь посадить жасмин.
Наталья. Мистер Рахманинов хочет, чтобы сирень сидела здесь, была высажена здесь.
Садовник. Миссис не верит мне, но сирень не цветет в южной Калифорнии.
Наталья (оглянувшись по сторонам). Я знаю. Но мне не хотелось бы расстраивать мистера Рахманинова, он человек мнительный, а для него этот куст имеет особый смысл…
339. (Съемка в помещении.) ДОМ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.
По пустым комнатам проходит Рахманинов. Оглядывает светлые стены просторных комнат, золотистые натертые полы. Солнце льется сквозь раскрытые окна. Весь дом наполнен щебетанием птиц.
Рахманинов (бормочет). Здесь будет моя студия.
Он подходит к окну, смотрит на Наталью, беседующую с садовником. Наталья, заметив его в окне, прерывает свой разговор и идет через газон.
Наталья. Какое солнце! И это называется зима!
Рахманинов. Да, рай!
Наталья. Считай, что мы купили дом в раю.
Рахманинов кивает, отходит от окна, смотрит на себя в зеркало, рассматривает свое изборожденное морщинами, уставшее лицо с отвисшими мешками под глазами, отворачивается.
Рахманинов (про себя). Дом, в котором я умру.
340. (Натурная съемка.) ДОМ В БЕВЕРЛИ-ХИЛЛЗ. ЛЕТО 1941 ГОДА.
Та же комната, только уже обставленная удобной уютной мебелью. Мы слышим голоса, доносящиеся из соседних комнат, потом шум автомобиля. Камера приближается к окну, и мы видим, что к дому подъехал грузовик, на который погружен большой концертный рояль. Трое рабочих начинают его сгружать. Разгрузкой руководит знакомый нам Федор Федорович Шаляпин — младший сын Шаляпина. Он повзрослел и еще больше стал похож на отца.
341. (Съемка в помещении.) ДОМ В БЕВЕРЛИ-ХИЛЛЗ. ДЕНЬ.
Статная русская повариха Васильевна, несмотря на пышную фигуру, легко движется от стола к плите, на которой жарится и парится обильный обед. Входит Ирина, тянет носом.
Ирина. М-м-м! Что это?
Васильевна (робко). Это борщ. А это — каша грешневая… со шкварками.
Ирина подходит, пробует кашу.
Ирина. Чудо! (Кричит.) Софа! Софа!
Васильевна. У меня еще поросенок заливной, не знаю, понравится ли барину.
Вбегает Иринина дочь Софа — уже выросшая очаровательная пятнадцатилетняя девочка.
Ирина. Попробуй, такого ты еще не ела. Это — настоящий русская каша (Оборачивается к оробевшей Васильевне.) Не волнуйся, Васильевна! Сергей Васильевич обожает гречневую кашу. (Кричит в дверь.) Мама!
На крик вбегает Федор.
Федор. Я тоже хочу пробу навести. Ирина. Софа, позови бабушку.
342. (Съемка в помещении.) СПАЛЬНЯ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.
Софа взбегает вверх по лестнице и замирает на пороге спальни. Наталья сосредоточенно слушает передачу по радио, заглушаемую треском помех, и делает Софе знак не шуметь.
343. (Натурная съемка.) ДОМ В БЕВЕРЛИ-ХИЛЛЗ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.
«Кадиллак» Рахманинова въезжает во двор. Рахманинов направляется к дому, но останавливается около куста недавно посаженной сирени. Листья увяли, некоторые совсем свернулись в трубочку. Рахманинов обеспокоенно смотрит на подошедшего садовника.
