— Вас, должно быть, любят женщины. Они обожают «штурмовиков».
— Не жалуюсь.
— Врут или нет, что главный столичный штурмовик женится с периодичностью раз в десять лет?
— Ну, почему в десять? В тринадцать. С первой женой мы прожили чертову дюжину лет. Со второй, Галей, тоже тринадцать, но вот случилось несчастье. Были промежутки житейские и бури. Заставали меня. Но откуда такие слухи? Откуда информация?
— Профессия такая — знать все. И все ваши женщины были высокие красавицы.
— Галя была исключительно красива, хотя я не хочу сказать о других своих женах, что они были менее интересны. Не очень ловко говорить. Но Галя действительно была неописуема. Со мной трудно. С точки зрения респектабельного семейства я не очень выгодный жених или муж. Наверное, поэтому многие со мной мучились и мучаются.
— Четыре брака — это поиск лучшей женщины? Лучшей доли?
— Так сложилось.
— Да вы просто неверный, Марк Григорьевич, мужчина.
— Неправда. Во-первых, я верен памяти и имею самые сердечные чувства к каждой моей любимой.
— Но, заметьте, не они вас, а вы их оставляли.
— Э, нет. Впрочем, если так удобно, пусть так будет.
Но это не так. Не случись этой потери (вторая жена Галя. — М.Р.), неизвестно, что было бы. Потом сегодняшний брак, который есть, мне представляется самым устойчивым. Не потому что я постарел и больше не могу, а потому что так хочу. Дело не в необузданности. Все, что я испытывал в отношении своих «любовей», было всегда бескорыстно и абсолютно честно. И если я причинял кому-то боль, то эта боль касалась прежде всего меня самого. Иногда я совершал поступки, которые оберегали близкое мне существо от какой-либо драмы и трагедии или серьезного поворота в судьбе.
— У вас трое детей?
— У меня не только трое детей. Спектакли, которые вы видите на афише, это тоже мои дети. В каждый из них вложены время, страсти, нервные клетки… Театр ведь — это дело круглосуточное и всепоглощающее. Нет, я не ушел от вопроса детей. Я обожаю своих трех детей, мы в чудесных отношениях. А внуки — у меня их двое — ровесники моим детям — и это потрясающе. Младшему сыну — Семену два года восемь месяцев, и он родился… в Нью-Йорке!
Так что, кроме ударов судьбы, есть и подарки.
— Все-таки вы ностальгирующий художник. Посмотрите на афишу: «Песни нашего двора», «Песни нашей коммуналки»…
— Ты права, есть печаль, с которой я не хочу расставаться. Но это нормально. Однако в этих спектаклях я не воспеваю то время, я прекрасно помню, сколь чудовищно оно было, подло, бесчеловечно. Век-волкодав затронул и мою жизнь тоже. Ведь поколение моих родителей и чуть старше пережили такое… Мне так жалко своего отца и свою маму, они даже не увидели моего успеха, прости вот за такое.
Сегодня я не могу жаловаться — у меня есть свое дело. Театр «У Никитских ворот». Это сбывшаяся мечта моей жизни, и в этом смысле я абсолютно счастливый человек. Мне ничего не надо. Я абсолютно свободен — ставлю, что хочу, как хочу, и у меня полный зрительный зал. Все.
Этой истории уже несколько лет. Такие дела закрывают за сроком давности. Но я, и не только я, до сих пор спрашиваю — почему распадаются крепкие театральные семьи, съевшие не один пуд соли? Пытаюсь продраться к сути семейной драмы, постичь ее причинно-следственные связи.
Паузы… Многоточия… Выворачиваться наизнанку — это вам не про творческие достижения рассказывать. Ответы сдержанны, лексика суше. И я, запуская руки в чужую душу, чувствую себя неловко: кто я — следователь или психоаналитик?
Несколько лет назад образцово-показательный дуэт Табаков — Крылова распался. Прожив 34 года, Олег Павлович и Людмила Ивановна развелись. Их двое детей — Антон и Александра в этом конфликте оказались на стороне матери. Рядом с Олегом Павловичем — другая женщина. В довольно солидном возрасте он начал новую жизнь. Кто из них на самом деле
БЕЗ ВИНЫ? ВИНОВАТЫЙ?
В «стойло» не вернулся — Автономия как повод — Жизнь без вранья — Любовь можно купить не надолго — Женщина — подарок судьбы
— Олег Павлович, когда мужчина начинает новую жизнь, он, наверное, говорит себе: «Ну вот, начинаю новую жизнь». Принимает ванну, бреется, выпивает чашечку кофе — и вперед?
— Нет, я сделал по-другому. Я поехал на кладбище. Там лежат моя мама и вторая моя мама — соседка, которая воспитала меня и моих детей. Я приехал к ним, убрал могилу. Я всегда так делаю, когда ситуация обостряется. А вот жена моя считает, что не надо хорониться, надо развеять прах свой по миру.
— Лучший друг призрака коммунизма — Фридрих Энгельс тоже так считал…
— Я понимаю. Но это прямо противоположно моему мнению. Я думаю, что моя любовь к земле русской слагается из памяти моей, могил бабушки одной, другой, отца моего, первой театральной учительницы, могилы моей мамы и второй моей мамы.
— Вы родственный человек?
— Да, я помогаю своим близким. Я взял в Америку своего трудно живущего племянника, чтобы он прожил месяц там и из интроверта, может быть, стал другим человеком. Я это сделал потому, что считал нужным это сделать. А близкие мои были уверены, что это показуха. Я помогаю своему двоюродному брату. Они говорили — опять показуха. Моим близким казалось, что вокруг меня одни холуи и подхалимы. И только одни они, то есть близкие, — носители истины обо мне, правдивого и трезвого взгляда.
— Судя по всему, у вас натянутые отношения с родными, детьми…
— Вот я сейчас вам объясню. Когда мой отец ушел от матери (мне было двенадцать-тринадцать лет), я испытал ни с чем не сравнимую физическую боль оттого, что у меня нет отца. Испытав эту боль, я думал, что никогда не смогу причинить ее своим детям. Вот в чем тут дело. И, несмотря на все мои грехи, романы, увлечения, я все равно возвращался в свое «стойло». Но по сути дела, можно сказать, что ложь никогда не проходит бесследно. Она отравляет жизнь.
— А кто вас обманул?
— Я обманул. Уходя куда-то и возвращаясь. Уходя и возвращаясь, я обманывал жену, детей, а главное — самого себя.
— И тем не менее я хотела бы знать, какова причина вашего ухода из семьи. Шерше ля фам?
— Нет.
— Тогда что?
— Дело в том, что в какой-то момент мне показалось, что не уважают того, что я делаю. Не уважают. Фамильярничают. Единственное, чего я не прощаю людям, — хамство в адрес моего дела.
— А что самое обидное сказали, например, ваши сын или дочь, чего вы не смогли им простить? Или забыть?
— Не в частностях дело, поверьте мне. И не в словах. Это означает, что они не ощущают себя связанными со мной, особенно Александра.
— Может быть, я заблуждаюсь, но мне всегда казалось, что в дурных поступках детей виноваты прежде всего родители, их воспитание…
— Я всегда воспитывал детей личным примером. Тем, как я жил. Что для меня было главным. Но мне однажды было сказано: «Ты же умрешь в одиночестве. И вообще квартира…» Я не говорю, хорошо это или плохо. Это, может, и есть ответ на вопрос, какое место я занимал в жизни моих близких.
— Благодарю за откровенность, я услышала конкретный пример. Иначе ваше состояние считала бы эмоциональным порывом: «Меня не уважают, не понимают…»
— Разве я произвожу впечатление эмоционавта? Когда такое случилось, во мне что-то умерло. Вот и все.
— Возможно ли предположить, что ваша жена оказала давление на детей?
— Дело не в том, кто на кого оказывал давление. Кроме того, дети взрослые люди: дочери тогда было — двадцать восемь лет, а сыну — тридцать четыре года. И, по сути, это было бы довольно банальным объяснением событий. Я, скорее, склонен в себе самом видеть причину.
— Скажите, пожалуйста, как давно испортились ваши отношения с женой?
— Уже очень давно.
— Олег Павлович, прожив большую жизнь, вы не допускаете мысли, что совместная жизнь как таковая, а точнее сказать, сильные чувства, обречена на гибель?
— Допускаю. Долгое время мне казалось, что мы будем жить с женой долго и умрем в один день. Но… есть главное, повторяю, это когда выражается неуважение в адрес дела, которым я занимаюсь. На это я реагирую жестко.
— Признаться, этот ответ меня не очень удовлетворяет… Рассказывают, что у вас с женой были красивый роман и совершенно необыкновенная, театральная свадьба. Жену подарили вам, как куклу, упакованную в коробку и перевязанную бантами.
— Это все так. Я не неблагодарный человек. Этого во мне нет. Мне кажется, я помню все доброе, что было у нас. Жена сделала максимум для того, чтобы я встал на ноги, когда у меня случился инфаркт, и многое другое…
Больше тридцати лет мы прожили вместе. Еще раз говорю — многое было прекрасно. Для меня худшие человеческие грехи — это когда люди забывают добро и родство свое…
