Затемнение
* * *
Двор. Ермаков один, сидит на знакомой нам скамейке, спокойно глядит в зрительный зал. Он о чем-то думает, разводит руками, улыбается сам себе.
Вдруг лицо его становится серьезным. Поворачивает голову в сторону и видит входящего во двор старика в очках.
Ермаков (будто обрадовавшись). А-а-а, Паша! Старый плут, садись!
Старик в очках. Здравствуй, Михаил Николаевич!
Ермаков. Здравствуй, Паша! Садись! Садись!
Старик в очках (усаживаясь рядом). У меня дела. Дома меня ждут.
Ермаков. Врешь! Никто тебя не ждет. Сиди! Интересно мне с тобой беседовать…
Старик в очках. Конечно, интересно!
Ермаков. Правда, человек ты пакостный, Паша! Но ничего не поделаешь… Ты мне молодость мою напоминаешь, потому и хочется с тобой поговорить… Закрою глаза… и будто слышу голос Тимофея… Точь-в-точь Тимофей!..
Старик в очках. На то и батьков сын, что похож!
Ермаков (как бы про себя). «На то и батьков сын, что похож»!
Старик в очках. Где же ты так долго пропадал, Михаил Николаевич, что аж с того самого времени я тебя ни разу не видел!..
Ермаков. Долго меня не было в Москве, Паша! То на Дальний Восток, то на Запад! Где только трудно бывало — туда и Ермакова!..
Старик в очках. Да… жизнь у тебя!..
Ермаков. Война застала меня в самом логове… в Берлине!
Старик в очках. В логове? И не расстреляли?..
Ермаков (глядя ему в глаза, с насмешкой). И не расстреляли… Назло тебе, Паша, не расстреляли!..
Старик в очках. Все шутишь, Михаил Николаевич!
Ермаков. Шучу, Паша! Шучу!! Вот так и вся моя жизнь… То на запад, то на восток, а то и к самому черту в лапы! И наконец — пенсия… И вот — скамейка!.. Давно знакомая, наша скамейка… И сижу я рядом с тобой! С Павлом Тимофеевичем сижу…
Старик в очках. Все-таки хороший ты старик. Михаил Николаевич!
Ермаков. «Все-таки»! «Хороший»! Врешь, Паша! Знаю я тебя! С каким удовольствием ты задушил бы этого «хорошего» старика собственными руками… Да не можешь!!
Старик в очках (поднимается со скамейки). Спасибо! Больше не намерен выслушивать тебя! И какого черта ты вернулся в наш дом?!
Ермаков (хватая его за руки). Садись, я пошутил! Не обижайся, Паша!.. Я, конечно, пошутил!..
Во двор входят Полина Викторовна и Борис.
Полина Викторовна (увидев Ермакова, сердито). Михаил Николаевич, кто вам разрешил выходить на улицу?
Ермаков. Лена… Лена сказала, что я могу выйти… Пульс у меня нормальный… И она сказала, что я могу выйти во двор… А ведь она тоже врач… Через месяц будет врачом… Вот я и вышел подышать немного воздухом… (Вдруг, с нетерпением.) А как там? С мальчиком?
Полина Викторовна. Мальчик будет видеть. Михаил Николаевич!
Ермаков. Как это хорошо! (Садится.)
Старик в очках (подобострастно). Здравствуйте, Полина Викторовна! Здравствуйте, Боренька!
Полина Викторовна. Здравствуйте, Павел Тимофеевич!
Старик в очках (притворно улыбаясь, качает головой). Бог! Бог вознаградит вас, Полина Викторовна, за такое доброе дело!..
Ермаков (хитро глядит старику в глаза; потом переводит взгляд на Полину Викторовну). Бог, конечно, вознаградит… Конечно, вознаградит!
Полина Викторовна. Пойдемте, Михаил Николаевич! Стаканчик чайку с нами…
Ермаков. Обязательно! Я сейчас… скоро приду, Полина Викторовна! У меня дело… общественное дело с моим коллегой по нашему двору (указывает на старика в очках).
Полина Викторовна. Скорее приходите! Ждем вас!
Полина Викторовна и Борис уходят.
Ермаков (провожая их глазами, старику в очках). Ну как? А? Что ты скажешь? Соседи мои…
Старик в очках. Да… люди! В газетах про них пишут!
Ермаков. А ты?.. А ты что про них говорил? Вспомни, что ты про них говорил!
Старик в очках. Да то ж я про деда говорил! Геннадий Александровича… (Хитро сверкнув глазами.) Небось не забыл его? (Придвинулся к Ермакову, многозначительно.) И дочку ихнюю, Людмилу, помнишь?! Помнишь, старик?..
Ермаков (тихо и спокойно). Иди, Паша… Иди с богом! Уходи!
Старик в очках молча уходит.
(Прислонился к спинке скамейки, тихо.) «И дочку ихнюю, Людмилу, помнишь…» «И дочку ихнюю, Людмилу… помнишь…» (Раскинул руки, запрокинул назад голову, улыбнулся и закрыл глаза; шепчет.) Людмила… Людмила…
Пауза.
Из дома выбегает радостный Борис, Видит Ермакова, бросается к нему.
Борис. Дядя Миша!
Ермаков не отвечает.
(Думая, что Ермаков спит, подходит к нему, глядит на его улыбающееся лицо; тихо.) Дядя Миша… (Встрепенулся.) Дядя Миша! (Берет его за руку.) Дядя Миша!
Ермаков мертв.
(Схватил его за плечи, трясет.) Дядя Миша!.. (Во весь голос кричит.) Помогите! Помогите! Мама!.. Дядя Миша!.. Дядя Миша!.. (Убегает; слышен его крик.) Дядя Миша!! Дядя Ми-и-и-ша!!
На скамейке сидит Ермаков с раскинутыми в стороны руками: на его лице — счастливая улыбка.
Занавес медленно закрывается
1965
Народная комедия
Папино — 19–20 лет, «холодный сапожник».
Чино — студент.
Лола — красивая девушка.
Консул.
Чезаре — лавочник.
Даниэла — его жена.
Марио — шофер.
Тетя Жанна.
Антонио — полицейский.
Луиджи, Рафаэль — студенты.
Корреспондент.
Полицейский инспектор.
Без слов: полицейские, фоторепортер.
Время действия — наши дни.
Место действия — двор дома на окраине большого итальянского города.
Окраина большого итальянского города.
На сцене — глубокий двор-колодец трехэтажного дома с мансардой.
Балконы… окна… лестницы… выходящие во двор…
Таких дворов много в городах Италии. Здесь на веревках, протянутых от балкона к балкону, развешено белье; с окон свисают одеяла… тюфяки… коврики…
Справа, у самой рампы, — подворотня.
У ворот — сколоченная из фанеры и старой жести «мастерская починки обуви».
«Холодный сапожник» Папино — парень с лукавыми глазами и черными кудрявыми волосами, ему лет девятнадцать-двадцать.
Мы застаем Папино за работой — он чинит дамскую туфлю.
Папино (без тени патетики, как бы разговаривая сам с собой). Да… Если бы мне улыбнулась судьба и какой-нибудь дядюшка оставил мне наследство… мельницу… лошадь… каменный дом, как досталось нашему полицейскому Антонио, счастливее меня не было бы человека на свете! Я продал бы лошадь… Мельницу и дом продал бы и открыл бы бакалейную лавку, как Чезаре.
Показывает на мужчину в майке лет тридцати, который сидит у раскрытого окна второго этажа и читает газету.
И по воскресеньям я тоже мог бы сидеть дома, ласкать жену и читать газеты… Тогда меня могла бы полюбить и Лола! Лола! Лола!.. Она такая красивая… Если бы вы знали, как я ее люблю! Но она не обращает на меня внимания… И это страшно! А я люблю ее больше всех на свете! Больше жизни люблю!.. Она это знает и только смеется надо мной… Пусть смеется, если ей от этого хорошо на душе!.. А мне хочется плакать…
В окне показывается растрепанная миловидная девушка— видно, она только что проснулась, потягивается, зевает…
Это Лола. Она очень легко одета, если можно назвать одеждой то, что сейчас на ней… Это плотненькая, белолицая девушка с большими глазами.
Ее называют «Джина Лолобриджида нашего двора»… Конечно, она тоже могла сделать карьеру, как Лолобриджида, но… одним судьба улыбается, над другими посмеивается… Говорят, Джину случайно заметил режиссер, она ему понравилась и… пошла карьера!! А Лоле не повезло: ее пока не заметили!.. И вместо того чтобы стать «звездой экрана», она стала «звездой ресторана»!.. Да, она служит официанткой в ресторане и работает до поздней ночи… А вы думаете, легко быть официанткой?! Для этого тоже надо иметь по крайней мере красивые глаза… красивые ноги… и очень тонкую талию… И главное — надо уметь улыбаться посетителям так, как улыбается наша Лола!.. Но что она от этого имеет? Виллу? Нет! Автомобиль? Нет! У нее только черная лакированная сумка да иногда — синяк под глазом! Вы спросите: почему синяк?.. Потому что часто пьяные гости пытаются поцеловать Лолу. А она дает пощечину! И за это получает сдачи. И вот вам — синяк! По крайней мере Лола так говорит… А почему мне не верить Лоле, когда я так люблю ее!.. (Неожиданно.) Ох, будь у меня деньги! Тогда я похитил бы Лолу, как наши студенты украли испанского консула. (Вдруг испугавшись.) Дурак! Дурак ты, Папино! Какое тебе дело до того, кого уперли студенты?!
