— Ты должна это сделать… он мой муж, я не могу… ты должна это сделать сейчас, не раздумывая, иди… но что он мне скажет?.. не волнуйся… я не готова… ты готова, ты сейчас готова, как никогда… я хочу подумать… нечего думать… я не могу собраться с мыслями… давай, сделай шаг… подожди… нечего ждать… мне нужно время… с ним все конечно, уже давно все было кончено… я боюсь… иди сейчас же… куда, такой туман кругом… ты найдешь дорогу… не могу… подумай о ребенке… нет никакого ребенка… давай, решайся… нет никакого ребенка… иди и не оглядывайся… я должна, по крайней мере, попрощаться с ним… ты ничего ему не должна… что я буду без него делать?.. пошевеливайся… это безумие… сделай это до того, как он проснется… я сначала поговорю с ним… у тебя не хватит потом смелости… хватит… я тебя знаю… да, хватит… нет, если ты упустишь этот момент…
Возможно, Палома продолжала бы так еще минуты или часы. Мы никогда этого не узнаем, потому что пока она погружена в свои беспорядочные мысли, бегом возвращается Габриелла, бросается к ней, кидает на землю рюкзак и начинает возбужденно говорить вполголоса. Она явно сильно встревожена.
— Туман — это непогода?
— Что ты говоришь?
— Как ты думаешь, это непогода?
— Наверное. Почему ты так волнуешься?
— Он сгустился.
— Это нормально, уже очень поздно.
— Мне нужно идти.
— Лучше подождать восхода солнца.
— Я должна идти к моему парню.
— Разве вы не расстались?
— Он в опасности.
— В опасности?
— Я должна была быть там. Остаться там. Но я ушла.
— Где там?
— Они сказали, что если будет непогода, то все будет проходить в церкви.
— Что все?
— Я должна была только установить их. Пустыми. А я привязала людей.
— Но кого?
— Техников.
— Что?
— Это был сюрприз. Я хотела показать, какая я молодец…
Палома ничего не понимает и хочет продолжить расспросы. Но Габриелла неожиданно прерывается, поворачивается к ней спиной и ныряет в туман. Палома видит, как она исчезает и через секунду замечает, что Габриелла оставила рюкзак. Она поднимает рюкзак. Хочет закричать, позвать Габриеллу, но вспоминает о спящем муже, и сдерживается. Стоит некоторое время в нерешительности с рюкзаком в руке, потом любопытство берет верх, и она открывает его. Видит там что-то. Осторожно, как будто обращаясь с живым существом, вытаскивает барабан и внезапно, будто предчувствуя беду, без дальнейших рассуждений и мучений, не оглядываясь, прижимает барабан к груди и кричит:
— Подожди меня…
И тоже бросается в туман.
Возможно, разбуженный криком жены, инженер Фуми шевелит руками и нехотя открывает глаза. Понимает, что Габриеллы на сеновале нет. Хватает ружье. Спускается по лестнице, подходит к тому месту, где спала Палома и не находит ее. Напрягая глаза в темноте, зовет:
— Палома!
Никто не отвечает, его крик теряется в поле. Рассерженным жестом инженер Фуми вскидывает ружье и стреляет в туман.
Грудь юноши начинает кровоточить, как будто в него выстрелил охотник. Капли крови капают на белую тунику, гримаса страдания искажает его лицо, но он не кричит. Огромным усилием он поворачивает голову сначала вправо, потом влево, стараясь разглядеть своих товарищей, возможно, чтобы убедиться, видели ли они это. Альфонсо тоже неподвижен. Но внезапно, как будто пробудившись, как будто чувствуя на себе взгляд юноши, начинает говорить.
Альфонсо: Учитель?
— Да…
— Это ведь телепередача, правда?
— Да, это телепередача…
— Почему же мне так тяжело дышать?
— Мужайся, скоро конец.
— А как все закончится?
— Путешествием.
— Путешествием?
— Да.
— Его все выигрывают?
— Нет, только те, кто догадался, что это телепередача.
— А мы знаем, что это телепередача или нет? Мы-то это поняли?
— Мы — да, мы поняли.
— Значит, они не могут причинить нам вред?
— Нет.
— А что нам теперь делать?
— Мы должны умереть.
— Но понарошку, правда?
— Это иллюзия. Как и все остальное.
— Это всего лишь телепередача?
— Да, всего лишь телепередача.
….
— Учитель?
— Да…
— По-твоему я правильно сделал?
— Что?
— Потому что я не уверен, что правильно все сделал… ну раньше… я сделал, что мог… а они, может быть, они ждали большего…
— Они не ждали большего… Ты все сделал правильно.
— Все было хорошо?
— Очень хорошо.
— Я мог бы сделать лучше. Если мне дадут еще один шанс, я сделаю лучше. Ты тоже что-то сделал неправильно?
— Я сбежал от любимой женщины.
— Во время телеигры?
— Да.
— Это очень плохо?
— Нет, в этом нет ничего плохого. Если так случилось, значит, так должно было случиться.
— Как мне повезло, что рядом человек, который правила игры знает… ты ведь знал, правда?.. ты здесь не просто так…
— Ничего не бывает просто так.
— Все подготовлено?
— Да.
— Высшим разумом?
— Да.
— А сколько раз можно играть в эту игру?
— Бесконечно.
— А теперь куда нас поведут, Учитель?
— Туда, откуда мы пришли. Мы никогда оттуда и не уходили.
….
— Учитель?
— Да…
— А как мы все объясним Обе? Боюсь, Оба не понял.
— Я ничего не могу сказать тебе про Обу… Это тайна.
— Попроси для него тоже путешествие. Замолви за него словечко… ну, перед высшим разумом… Попросишь за него?
— Да, обещаю…
— Оба… все в порядке, друг… он обо всем позаботится…
….
— Отче, в руки твои предаю дух мой.
— Что это?
— Моя последняя реплика.
— Потом телепередача закончится?
— Да, Альфонсо.
— Я тоже так должен сказать?
— Не нужно. Я доверяюсь ему, а ты доверяешься мне. Это одно и то же.
Оба широко открывает глаза и кричит.
Генератор отключается.
Ни две женщины, ни спасатели не успели вовремя, и все завершилось по воле случая, или по какой-то другой таинственной причине. Для нашей истории это не имеет значения. Было то, что должно было быть, и с тех пор прошел уже год.
Ночь. На мокрой траве у края тропинки, ведущей на вершину кривого холма, стоит открытый жестяной бидон, в котором потрескивает огонь. Рядом с бидоном сидит на табуретке женщина в коротком пестром платье. Она рывками двигает правой рукой, потому что пишет на листе бумаги, лежащем на ее коленях поверх открытого журнала. Когда она оборачивается, мы видим лицо Паломы. Мы не знаем, что она пишет. Возможно, она даже не пишет, а рисует, чтобы убить время. Но нам хочется думать, что это письмо, и написано в нем следующее:
Палома: Дорогая моя подруга! Пишу тебе только сейчас, потому что прошло много времени, прежде чем я перестала тебя ненавидеть. Знаю, что скоро ты выйдешь из клиники. Это хорошая новость. Надеюсь, что твое здоровье поправилось и теперь ты спокойна. У меня все хорошо, несмотря на то, что моя жизнь сильно изменилась. Мы с Франческо разошлись, и целый год я была совсем одна. Потом я встретила человека, который спасся после той трагедии. Это сильный, полный сострадания молодой человек. Он дал имя ребенку и нашел мне новую работу. Я делаю ее с удовольствием. Она мне нравится, потому что унижает меня, и дает возможность почувствовать себя свободной. Эти вещи я никому не могу объяснить, но знаю, что ты меня поймешь. Я родилась, чтобы быть такой, какая я сейчас. И тем, что я открыла это для себя, я обязана тому чудесному зверю, который умер на кресте. Я вижу его в каждом мужчине, которого встречаю и отдаю ему всю свою любовь. Скажу тебе еще кое-что, и только ты сможешь это понять. Я твердо верю, что он Бог. И каждый день прихожу к нему на могилу в надежде увидеть, как он сидит там и задает мне вопросы, которые открывают мое сердце. Я знаю, что в один близкий или далекий день это произойдет. Знаешь, у ребенка его лицо. Скоро я научу его играть на барабане.
Мы слышим, как подъезжает машина. Хлопает дверца. Палома поворачивается в сторону шума. Она накрашена так, что ее почти невозможно узнать. В ее взгляде заметно напряжение, которое быстро рассеивается, когда она узнает человека. Мы тоже его узнаем. Мы видим, как приближается улыбающийся Оба в красивой белой рубашке. Теперь он изъясняется на сносном итальянском.
— Сколько заработала?
— Пятьсот.
— Молодец.
— Возьми их
— Вернемся домой. Я приготовил поесть.
Оба целует Палому в губы. Потом кладет ей руку на плечо, и они удаляются, обнявшись.
