Из Ирландских мелодий - Томас Мур

How dear to me the hour when daylight dies,

     And sunbeams melt along the silent sea,

For then sweet dreams of other days arise,

     And memory breathes her vesper sigh to thee.

And, as I watch the line of light, that plays

     Along the smooth wave toward the burning west,

I long to tread that golden path of rays,

     And think 'twould lead to some bright isle of rest.

Как дорог мне закатный тихий свет,

Когда над морем солнце угасает,

Как будто это дней былых привет,

Где память снов минувших воскресает.

Пока я наблюдаю бег лучей

На запад по волне, текущей вольно,

Мне тоже хочется пойти за ней

Туда, где жить покойно и не больно.

Люблю я час, когда в спокойном море тают

Последние лучи заката: в этот час

В душе моей все сны былого воскресают

И вздох сердечный шлю тебе я каждый раз.

Все море в пламени — и я горю душою:

Стезя лучистая — куда зовет она?

И не лежит ли там, за гранью золотою,

Благословенная, желанная страна?

Oh! blame not the bard, if he fly to the bowers

     Where Pleasure lies, carelessly smiling at Fame;

He was born for much more, and in happier hours

     His soul might have burn'd with a holier flame.

The string, that now languishes loose o'er the lyre,

     Might have bent a proud bow to the warrior's dart;

And the lip, which now breathes but the song of desire

     Might have pour'd the full tide of a patriot's heart.

But alas for his country! — her pride is gone by,

     And that spirit is broken which never would bend;

O'er the ruin her children in secret must sigh,

     For 'tis treason to love her, and death to defend.

Unprized are her sons, till they've learn'd to betray;

     Undistinguish'd they live, if they shame not their sires;

And the torch, that would light them through dignity's way,

     Must be caught from the pile where their country expires.

Then blame not the bard, if in pleasure's soft dream

     He should try to forget what he never can heal:

Oh! give but a hope — let a vista but gleam

     Through the gloom of his country, and mark how he'll feel!

That instant, his heart at her shrine would lay down

     Every passion it nursed, every bliss it adored;

While the myrtle, now idly entwined with his crown,

     Like the wreath of Harmodius, should cover his sword.

But though glory be gone, and though hope fade away,

     Thy name, loved Erin, shall live in his songs;

Not even in the hour when his heart is most gay

     Will he lose the remembrance of thee and thy wrongs.

The stranger shall hear thy lament on his plains;

     The sign of thy harp shall be sent o'er the deep,

Till thy masters themselves, as they rivet thy chains,

     Shall pause at the song of their captive, and weep!

О, порицать певца не нужно, если он

Стремится к музыкантам, где веселье,

Где песни и где струнный перезвон:

Бард — среди всех, но также и над всеми.

Он держит лиру старую в руках,

Но хочет воспевать не благодать,

А ту любовь, что в дерзостных сердцах

Умеет честь и совесть возбуждать.

Но жаль, эпоха чести в прошлое ушла,

А с ней — отвага, благородство, долг.

И жизнь подвижника горька, тускла

Среди руин и беззаботных толп.

Лишь тот, поди, избег печалей и обид,

Кто другом предан был, но выжить смог,

Кто славой прадедов не дорожит,

Кто в обществе врагов не одинок.

О, не корите барда, если нынче он

Смыкает вежды, тихо струнами играя:

Певцу, наверно, снится прежний сон —

Надежда брезжится, бессмертно молодая.

Он искры ждет, чем снова жечь сердца,

Чем к битвам за отчизну вдохновлять, —

Не пожалеет бард и своего венца,

Чтобы огонь священный разжигать.

И пусть былых надежд, увы, не возвратить,

Но грозным перезвоном лирных струн

Певец в нас честь все пробует будить,

Как будто сам, как прежде смел и юн.

И пусть похожа песнь его на стон,

Но, зазвучав, она стремится так

Достичь и чужака, чтоб уж хотя бы он

Слезу исторг, если не может — враг.