Борис Дедюхин - Тяжелый круг

— Ты оговариваешь Сашу, я тебе не верю!

Нарс опять досадливо поморщился и неторопливо пошел прочь, поигрывая букетиком люцерны. Остановился вдруг, помешкал, размышляя, сказать ли, решился:

— Какой из Сашки защитник для тебя! Он для Ленки-конмальчика защитник. Если он благородный, а не дикий человек, он должен жениться на ней.

— Почему же? — Виолетта требовательно посмотрела в блескучие глаза горца, который всегда был столь почтителен с ней, а сейчас говорил с вызовом, чуть ли не с презрением.

— Потому же, почему и Олег Николаев должен на тебе жениться. Или не Олег, а Амиров?

— Да Амиров-то тут при чем?

— Ага, значит, Николаев — «при чем»? Ты хоть и циркачка, но хватит глотать шпаги: весь ипподром знает…

— Нет, я говорю так потому, что Амирова приплетать и вовсе глупо. — Сама не заметив как, Виолетта перешла на оправдание, повернулась к Сане Касьянову, рассчитывая получить от него поддержку:

— Саня, скажи мне что-нибудь!

Тот, словно не слыша ее, выдернул клок травы из медленно проезжавшей рядом высоко груженной свежим сеном конной фуры.

— Смотри-ка, июльское, с ягодкой…

Виолетта резко повернулась и, не прощаясь, пошла домой.

Первым, кого она встретила сразу на выходе в воротах ипподрома, был Байрамов. На узком дощатом мостике он уступил ей дорогу, чуть посторонившись, и посмотрел на нее в упор — насмешливо и высокомерно, как ей показалось. Встречались в темном скверике, у крылечка ресторана «Спортивный» и у главного подъезда и другие ипподромные люди, минуя их, она отводила взгляд: боялась наткнуться на наглость и оскорбление, а они, очевидно, делали свои выводы на этот счет. Правда, увидев Ивана Ивановича, она с надеждой вскинула на него глаза. Онькин посмотрел спокойно, внимательно, но и только — по этому взгляду еще нельзя было понять, другом или врагом он будет.

До боли знакомы были и эти с потрескавшейся голубой краской створки двери, и почтовый ящик с пятью круглыми дырками внизу, и белая пуговка электрического звонка — сколько раз непроизвольно тянулась к нему рука и столько же раз он отдергивал ее и уходил торопливо, не оглядываясь, словно пристыженный. Сладко-мучительна была мечта, как независимо и спокойно подойдет он к дому, станет около двери, тихонечко и коротко позвонит. Дверь откроется, и он скажет как тогда:

— Виолетта, мне надо сказать тебе что-то очень важное.

Она обрадуется, быстро накинет на себя кофточку или плащ, если на улице будет дождливо, и они пойдут вдвоем по Железноводску куда-нибудь!

И вот сбылось: он позвонил. Произошло это через день после розыгрыша приза Элиты, стало быть, во вторник 2 сентября. Дверь открыла Анна Павловна. Не удивилась и вроде бы обрадовалась:

— А-а, Саша, проходи. — И добавила стой предупредительной вежливостью, с которой деликатные люди пытаются ободрить неудачника, не подозревая вовсе, что обижают тем еще больше: — Молодец, что зашел, давно бы надо…

Саша миновал прихожую, заглянул в кухню — Виолетты не было. Обернулся назад — Анна Павловна взглядом предложила ему пройти дальше. Саша пересек проходную комнату, увидел Виолетту.

Она стояла спиной. По ее плечам, по какой-то непривычно безвольной фигурке Саша понял, как она несчастна. Он желал, чтобы она поскорее обернулась, и боялся этого — казалось, она как только взглянет, так сразу все прочтет в его глазах, узнает про все его сомнения. А пуще того он боялся, что она раздосадуется, решит, что он пришел опять докучать ей мольбами, вопросами да сетованиями, ей же неизвестно, что у него действительно важный разговор.

Он знал очень хорошо, зачем пришел, знал, о чем хочет говорить, но ни вчера, ни сегодня, сколько ни бился, не мог найти самой первой фразы. И сейчас вспомнил об этом, пожалел, что не подумал еще как следует — ведь так важно правильно начать разговор! На глаза попалась стоявшая на телевизоре статуэтка лошади — работа каслинских мастеров, и он, не поздоровавшись, сказал, сам удивляясь собственной бойкости:

— Говорят, в мире сейчас бронзовых и чугунных лошадей больше, чем живых…

Она не вздрогнула от неожиданности, не удивилась, но повернулась резко, вскинула на Сашу взгляд бегучий, переменчивый — радость, приветливость, сомнение и, наконец, разочарование и досаду прочитал он в ее глазах.

Ну что же, он готов был и к этому. Пусть презирает она его, пусть смеется в глаза — он все вынесет.

— Виолетта, мне надо сказать тебе что-то очень важное.

Она улыбнулась в ответ печально и знающе:

— И ты тоже. — Она умолкла, остальное досказала ее болезненно-искривленная улыбка. Опустила глаза надолго, так что Саша сумел рассмотреть, как от ресниц ее на щеки маленькими гребеночками легла тень.

— Виолетта, что — «тоже»?

— Не притворяйся, Саша. — Она подняла наконец взгляд, улыбнулась явно деланно, откинула волосы назад и сказала почти развязно: — Давненько ли с Николаевым да с Амировым виделся?

Саша совсем не собирался говорить про то самое «тоже», но сейчас понял, что без этого не обойтись.

— Знаешь, приходилось мне несколько раз в жизни участвовать в таких скачках, что было стыдно выигрывать — стыдно побеждать, когда не та компания. Ну и это не та компания — Николаев да Амиров… Так стыдно за них, ведь как бессильны, ничтожны, а главное, какими бессильными и ничтожными они сами себя сейчас осознают и как чиста и недосягаема для них ты.

— Да-а?.. — только и могла выдохнуть Виолетта.

Она подошла к окошку, распахнула наотлет обе створки рамы.

— Так хорошо на улице… И мне ведь правда надо сказать тебе что-то очень важное.

— Сашенька, разве может быть что-то важнее того, что ты уже сказал! Не надо больше никаких слов.

— К сожалению, надо, Виолетта. — Голос у Саши был одновременно строгим и виноватым.

Она стала торопливо собираться, то и дело вскидывая на Сашу взгляд, желая сказать — я сейчас, я быстро. А он, обретая некогда навечно, казалось, утраченные надежды, видел в ее глазах не просто доверчивость, но, некую покорность и надежду на его покровительство. И подумал с ликованием, что все прежние неудачи с лихвой искупаются счастьем одного сегодняшнего дня.

А Виолетта узнавала и не узнавала в нем прежнего Сашу. Это какие же у нее были тогда глаза? Или так глупа была она, ничего не поняла. Важно, какие у него руки, глаза, волосы, но еще важнее — как ты на них смотришь. Не могла она тогда знать, что придет время и она будет с восхищением смотреть на Сашины руки — крупные в кистях, мускулистые, красивые мужские руки, а лицо его увидит не болезненно истонченным, но волевым, способным все снести и одолеть.