— Вам бы следовало бросить это, — сухо заметил Небель, искоса взглянув на нее. — Когда пройдет действие морфия, вам станет совсем плохо.
— О нет! Лучше смерть…
Весь день Небелю было не по себе. Он решил относиться к Лидии и ее матери, как к бедным больным женщинам — и только! Но с наступлением сумерек хищные звери принимаются точить когти… То же произошло и с Небелем — лишь только стемнело, с такой силой заговорил в нем голос плоти, что благие намерения отступили.
Они рано поужинали, потому что мать, совсем разбитая, хотела поскорее лечь. Невозможно было заставить ее пить молоко.
— Уй! Какая гадость! Я его терпеть не могу. Вы хотите, чтобы я омрачила себе последние годы жизни вместо того, чтобы умереть в радости?
Лидия сидела как ни в чем не бывало. Они перекинулись с Небелем несколькими словами, и только когда допивали кофе, он пристально взглянул на нее, но Лидия тотчас опустила глаза.
Четыре часа спустя Небель бесшумно открыл дверь в комнату Лидии.
— Кто это? — послышался вдруг ее испуганный голос.
— Это я, — чуть слышно прошептал Небель.
Белье зашуршало под тяжестью опустившегося на постель тела, и снова воцарилось молчание.
Но когда в темноте Небель коснулся ее прохладной руки, она задрожала всем телом.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А потом, когда, утомленный, он лежал рядом с этой женщиной, которая познала любовь до него, в самых сокровенных глубинах его души пробудилась святая гордость юных лет, гордость за то, что ни одним прикосновением, ни одним поцелуем он не осквернил беспомощное существо, с трогательной наивностью доверившееся ему. Он вспомнил слова Достоевского, которых не понимал до сих пор: «Нет ничего более прекрасного, чем воспоминание о чистом и возвышенном; и ничто другое не в состоянии укрепить дух человека так, как это воспоминание». И Небель сохранил незапятнанным воспоминание о своей непорочной юности…
На шею ему скатились две тяжелые немые слезинки. И она, должно быть, вспоминала… Слезы Лидии падали одна за другой. Она оплакивала постыдное пробуждение от своего единственного счастливого сна,
За десять дней не произошло никаких изменений; жизнь шла обычным порядком, хотя Небель почти не бывал дома. По молчаливому соглашению он и Лидия редко оставались наедине и только ночи проводили вместе. Но даже тогда подолгу молчали.
У Лидии было немало хлопот из-за матери, которая окончательно слегла. Невозможно было восстановить то, что сгнило, однако, желая хоть немного отсрочить неизбежное, Небель уже подумывал отнять у сеньоры морфий. Но однажды утром, неожиданно войдя в столовую, он застал врасплох самое Лидию. Увидев Небеля, она поспешно опустила юбку. Взгляд испуганный, в руке шприц…
— И давно ты этим занимаешься? — вымолвил он после недолгой паузы.
— Да, — прошептала Лидия, дрожащими руками пряча иглу.
Небель взглянул на нее еще раз и пожал плечами.
Так как почки не давали сеньоре покоя, она без конца делала себе уколы, чтобы умерить боли, и морфий завершал свою разрушительную работу. Небель решился наконец попытаться спасти несчастную, отняв у нее наркотик.
— Октавио! Ты убьешь меня! — хриплым голосом молила она. — Октавио, сынок мой! Я не проживу и дня!
— Вы не проживете и двух часов, если я оставлю вам морфий! — ответил Небель.
— О, какое это имеет значение, Октавио, дорогой! Дай мне, дай мне морфий!
Но напрасно ее руки тянулись к нему. Захватив наркотик, Небель вышел вместе с Лидией.
— Ты понимаешь, насколько серьезно состояние твоей матери?
— Да… Врачи сказали мне…
Он посмотрел ей прямо в глаза.
— Оно значительно серьезней, чем ты предполагаешь.
Лидия побледнела и, глядя куда-то в пространство, закусила губу, чтобы не разрыдаться.
— Здесь нет врача? — шепотом спросила она.
— Ни здесь, ни на десять лиг вокруг; но мы все-таки попытаемся найти кого-нибудь.
В тот вечер принесли почту, когда они вдвоем сидели в столовой, и Небель вскрыл один конверт.
— Какие-нибудь новости? — спросила Лидия, поднимая глаза. В голосе ее слышалось беспокойство.
— Да, — ответил Небель, читая.
— От врача? — снова спросила Лидия минуту спустя, еще больше волнуясь.
— Нет, от жены, — резко ответил он, не глядя на нее.
В десять часов вечера Лидия вбежала в комнату Небеля.
— Октавио! Мама умирает!..
Они бросились в комнату больной. Мертвенная бледность покрыла ее лицо. Синие, страшно распухшие губы, будто дразня, выговаривали что-то хриплое, булькающее:
— Пла… пла… пла…
В это время Небель увидел на ночном столике почти пустой флакон из-под морфия.
— Ясно, она умирает! Кто ей дал это? — спросил он.
— Я не знаю, Октавио! Минуту назад я услышала шум… Конечно, она нашла его в твоей комнате, когда тебя не было… Мама, бедная мама! — рыдая, она упала на колени и прижалась к руке, бессильно свесившейся с постели.
Небель пощупал пульс сеньоры; сердце почти не билось, рука была холодная. Мгновение спустя губы оборвали свое «пла… пла… пла…», и на коже ее выступили большие лиловые пятна.
В час ночи она умерла.
На следующий вечер, после похорон, Небель ожидал Лидию, которая одевалась в дорогу, а слуги в это время укладывали в экипаж ее вещи.
— Возьми это, — сказал он Лидии, когда они остались вдвоем, и протянул ей чек на десять тысяч песо.
Лидия вздрогнула и покрасневшими глазами пристально посмотрела на Небеля. Но он выдержал ее взгляд.
— Возьми же! — повторил он.
Лидия взяла чек и нагнулась, чтобы поднять свой чемоданчик. Небель склонился к ней.
— Прости меня, — сказал он. — Не суди обо мне хуже, чем я того заслуживаю.
На станции они молча стояли у подножки вагона, ожидая, когда поезд тронется. Раздался свисток, и Лидия протянула ему руку, которую, все так же молча, Небель на мгновение удержал в своей. Затем, не выпуская ее руки, он притянул Лидию к себе и горячо поцеловал в губы.
Поезд тронулся. Неподвижный, Небель провожал взглядом уплывавшее вдаль окно вагона.
Но Лидия так и не показалась в нем.
Есть у меня в Восточном Сальто два племянника, сейчас уже взрослых, которым в двенадцать лет, после углубленного чтения Жюля Верна, пришла в голову блестящая мысль покинуть отчий дом и поселиться в джунглях. От города до джунглей было целых две лиги. Там они намеревались жить, как робинзоны, охотой и рыбной ловлей. Правда, ни один из мальчиков не догадался захватить с собой ни ружья, ни рыболовных крючков, но, так или иначе, перед ними был лес с его пьянящей свободой и чарующими опасностями.
