с меня на покрытое росой пастбище…
Глава седьмая
Бокас-дель-Торо
По утрам джук [72] — отчаянно скучное место. Даже если минувшей ночью вы хорошо спали, при утреннем свете джук все равно кажется очень неказистым. А я прошлой ночью не сомкнул глаз.
Сидя за столиком и наслаждаясь холодным пивом, я смотрел через перила в далекое море, где шесть маленьких лодок — шесть крошечных крапинок — плыли где-то в одноцветном слиянии моря и неба.
У меня было явно дурное настроение. Вечером джук не вызывал у меня возражений. Но утром, когда я сидел на тропическом берегу вместо того, чтобы находиться далеко в пути, это место казалось мне убогим, несмотря на пиво, тень и морской пейзаж.
Мое настроение в значительной мере объяснялось крушением надеж, и джук тут был ни при чем, но все же мне казалось, что я заперт в каком-то загоне.
Мои затруднения объяснялись довольно серьезными причинами.
Вы скажете, что всему виной наклон земной оси. И действительно, в то время земной шар приближался к положению летнего солнцестояния, а так как земная ось наклонена к солнцу под каким-то нелепым углом, солнечные лучи падали отвесно в том месте Земли, где находился я, то есть чуть севернее Панамы. И дни здесь стали нестерпимо долгими и жаркими. Это было время, когда на севере наступает лето и температурная разница между тропиками и умеренной климатической зоной становится наименьшей. И этот период летнего солнцестояния сыграл злую шутку с моими планами.
Я находился в Бокас-дель-Торо, и мне предстояло проплыть сорок миль в направлении города Колон, чтобы попасть на побережье залива Чирики. Я очень торопился: для поездки туда и обратно я располагал всего лишь одной неделей, а добраться можно было только на парусной лодке-каяке. Но каяки ходят без расписания и обычно дожидаются ветра, однако ветра не было — солнцестояние загнало меня в этот тупик.
Теперь смотрите, как это произошло: увеличившиеся на севере теплые дни привели к большему нагреву нижних слоев воздуха и заставили их взмыть кверху. Атмосферное давление в северном полушарии уменьшилось. Изменившееся соотношение атмосферного давления над сушей, лежащей на севере, и морями, расположенными на юге, способствовало перемещению воздушных масс с юга на север далее 10-го градуса северной широты, то есть места, где я находился. А воздушные массы делают погоду, которая в Бокас-дель-Торо стала в это время нестерпимой. Пассатные ветры сдвинулись к северу, а на широту Панамского перешейка переместилась экваториальная штилевая полоса, и таким образом он очутился во власти лишь местных метеорологических явлений, на которые вы полагаться не можете.
Бывали дни, когда чередовавшиеся дневная жара и ночная прохлада создавали грозовой цикл морских и сухопутных бризов, но влажный штилевой воздух продолжал висеть над землей. Бывало и так, что пассатные ветры возвращались, и тогда обезумевшие челноки, не дожидаясь, пока ослабнет ветер, устремлялись туда, куда им надо было доплыть. Проходили дни, а порой и недели, когда ветра не было, и под недвижимым воздухом поверхность моря выглядела как лакированная, а солнце казалось совсем рядом и неистово жгло сквозь тонкую дымку. Вот именно таким было утро в Бокас-дель-Торо, когда я сидел в джуке.
Вам может показаться, что я допускаю излишние длинноты в рассказе о создавшемся положении, но мне хотелось ознакомить вас со всеми обстоятельствами. Я путешествовал на деньги, отпущенные мне Американским философским обществом, и такому попечителю мое утреннее сидение в джуке за бутылкой пива могло бы показаться легкомысленным. Поэтому хочу внести ясность и сказать, что я находился во власти стихийных сил природы и был пешкой в руках своенравных воздушных масс. Слабосильной пешкой, но не легкомысленной!
Затем я обязан разъяснить вам значение слова «джук». Я знаю, что произношу это слово не так, как принято, но по этому поводу у меня свое суждение.
Слово «джук» мы переняли у наших негров, и знатоки негритянских диалектов утверждают, что это разговорное слово на языке западноафриканских негров — по форме глагол, означающий «плохо себя вести». Оно привилось в ряде мест на побережье Джорджии и Северной Флориды и давно вошло в словарный фонд всех людей, кроме нас, — благочестивых жителей юго-восточных штатов. В Гамбии, Сенегале, а также у нас в Чарлстоне и Фернандине его произносят «джук», так же как слово «стук», и только так оно должно звучать.
Как утверждают языковеды, бытующая форма слова — единственно правильная. Сначала народ произносит слово, а затем, наслушавшись, начинает его писать. Миллионы американцев, а за ними и англичане, произнося это слово как «джюк», заимствовали произношение из прочитанного, то есть из источника, где с самого начала допущена неправильная транслитерация, а это ставит вверх ногами нормальный процесс эволюции слова.
Будучи уроженцем прибрежных равнин, я чувствую собственническое отношение к этому слову, произношу его правильно с того дня, как узнал истинный смысл, и отказываюсь коверкать в угоду тугим на ухо журналистам.
Итак, джуком, в котором я сидел, назывался крытый навесом настил, возвышавшийся на сваях над водами бухты в Бокас-дель-Торо. А крапинки, за которыми я наблюдал, это пылинки, плававшие там, где море сливается с небом, казавшиеся мне и насекомыми, и парящими чайками, и даже каким-то изъяном моего зрения, были на деле узкими, выдолбленными из стволов кедра лодками-каяками, вышедшими на промысел зеленых черепах, которые кормились у дальних отмелей.
В одной из лодок имелось место, которое я должен был занять. Я твердо договорился об этом, но неожиданно представилась возможность отправиться в Чирики на паруснике мистера Шеферда, и я решил попытать счастья у ветра. Но уже второй день был мертвый штиль — никто и никуда не отплывал, промысловые же лодки были уже далеко, там, где море выглядит совсем как небо. А я сидел в джуке, словно на мели.
На лодке мне нечего было делать, разве что разминать затекшие ноги, приводить в порядок собственные записи да смотреть на блестящую под лучами солнца спину человека, стоящего впереди с острогой, или на скрытый в дымке горизонт. Я когда-то плавал, и мне это знакомо, поэтому, каким бы ни казался в такой день джук, здесь все же было лучше, чем на отмелях.
Промысловые лодки день-деньской вздымались и падали на долгой донной волне, застойный воздух был безжизненным, а окрашенное в медный цвет солнце сияло сквозь тонкую влажную пелену. Я сидел, опершись локтями на стол, и от нечего делать прислушивался к беседе двух
