а не стрелять. Что с ними сделаешь, это их территория. Куда они могут уйти отсюда? И лагерь для них что-то вроде места развлечений».
Туристы еще в Туманове были наслышаны о веселых проделках медведей и, приходя в лагерь, относились к ним, как к добродушным циркачам. Но Витька знал, что как раз такие медведи, потерявшие страх перед человеком, особенно опасны.
Машка под общий хохот отобрала у рабочего турбазы банку с мазью Вишневского и съела мазь. А этой мазью нужно было лечить ссадину у лошади, носившей вьюки с продуктами в Долину гейзеров. Мишка, опять же под смех туристов, прихватил зубами за мягкое место девчонку, коротая из озорства перескочила ручей на сторону медведей, чтобы подразнить их…
В американском национальном парке Глейшер были случаи, когда потерявшие страх перед людьми медведи заходили на территорию кемпингов и вытаскивали из спальных мешков туристов. Люди были унесены в лес и убиты, один из погибших был почти полностью съеден.
Недолго до беды было и в лагере на Шумной. Витька вернулся в поселок и предложил перевезти медведей на вертолете куда-нибудь подальше от туристов, в безлюдные районы…
Но все кончилось иначе. По счастливой случайности как раз в это время на турбазу пришло предписание перенести лагерь с реки Шумной на другое, более высокое место, потому что поляна, на которой он расположен, цунамиопасна. Случись большая волна — она слизнула бы лагерь за секунды.
Глава девятнадцатая
Витька перешел реку вброд и на другом берегу остановился на ночевку. Проснулся и не мог понять, что случилось: вчера вброд переходил реку, а утром она опять оказалась перед ним…
Стал разбираться… Ночью гремела сопка — где-то проснулся вулкан. В горах начали бурно таять снега. Вода переполнила реку, прорвалась с другой стороны холма, на котором стояла палатка, пошла новым руслом, а старое устье тут же зализали океанские волны.
Вода в реке была уже не прозрачной, а желтой, с лохмотьями травы, обломками деревьев, с кружащимися ветками кустов.
Пришлось второй раз переходить одну и ту же реку.
Вьючное седло для человека, или поняга, как называли в заповеднике это приспособление для переноски тяжестей за спиной, было нагружено так, что Витька присаживался передохнуть чуть ли не на каждое толстое бревно, выброшенное океаном. Надо было еще втянуться, чтобы подолгу без отдыха нести на себе продукты на десять дней, палатку, спальный мешок, ружье, топор и прочее походное снаряжение.
Настроение было отличное — ему давно хотелось пройти диким, нехоженым берегом Великого океана до самой Кроноцкой сопки. Почти полторы сотни километров безраздельных медвежьих владений. А там еще в глубь полуострова, до Кроноцкого озера.
Директор заповедника уехал в Петропавловск, за него остался новый сотрудник, который совсем не представлял, что значит путь пешком от Туманова до Кроноцкого озера. Но нужно было передать новые методички лесничему, живущему на озере, и Витька вызвался сходить туда.
Когда Гераська на доске поняги неумело чертил карандашом главные реки, которые надо будет перейти Витьке, старик, сосед Гераськи, глядя на каракули, сказал:
— Не ходи, сынок. С полпути вернешься… А то и вовсе пропадешь.
Но Витька не мог упустить такой случай. Гераська рассказывал: «Медведей раньше было там видимо-невидимо».
— Сейчас, конечно, больше невидимо, — уточнил старик.
Но откуда ему знать: ни разу там не был, а Гераська хоть десять лет назад, а был.
Океан ласково поднимал и опускал зеленые волны. У самого берега на волнах распускались яркие белые гривы, ветерок подхватывал мелкие брызги, и от волн к берегу перекидывались цветные мостики-радуги.
Под ногами хрустели ракушки, панцири крабов. Пахли йодом вороха буро-зеленых водорослей. Витька взял конец водоросли и потащил ее за собой, шагами отсчитывая длину — тридцать два шага. Где-то на глубине были заросли выше дремучего леса.
Начался отлив. Мокрая прибойная полоса парила под лучами солнца, дымилась вдоль всего берега. По «прибойке» бегали кулички, вдали пятнами белели скопления чаек, над головой, плавно махая метровыми крыльями с растопыренными, как пальцы, перьями, летел белоплечий орлан. Он тащил извивающуюся зеленую ленту морской капусты.
Кулички с тревожным писком сорвались с «прибойки». Из-за груды обглоданных океаном деревьев вышла собирать морские дары грязно-рыжая лисица. У самого берега в высокой изумрудной волне, просвеченной солнцем, показалась пятнистая нерпа.
Когда-то неподалеку от этих мест была база китобойной флотилии. По рассказам старого китобоя, на берегу штабелями складывали длинные, как бревна, нижние челюсти кашалота, чтобы потом из них легче было извлекать знаменитые зубы этих китов. Нередко до возвращения флотилии штабеля разбирали медведи и объедали мясо.
Трудно пройти мимо китового позвонка и не посидеть на нем. Уж очень он удобен для этого.
В небе показалась громадная каменная глыба. Она висела среди облаков — не сразу догадаешься, что это всего лишь часть закрытой облаками высокой горы. Дорогу Витьке преградила черная базальтовая стена. Когда-то расплавленная лава громадным языком дотянулась до океана и застыла черным мысом. Сверху он зарос каменноберезовым лесом, а бока так и остались, как тысячи лет назад, черным, ничем не прикрытым базальтом.
Надо было уходить от берега, искать подъем поотложе и пробираться через мыс. «А может, рискнуть и проскочить между двумя волнами?» — подумал Витька.
Когда отходила большая прибойная волна, под обрывистым мысом появлялась узкая полоска твердого песка. По ней, выбрав момент, и можно было миновать этот прижим.
В промежутках между обычными волнами песка не было видно. Витька дождался большой волны и, едва она стала отходить, бросился вперед, не зная, успеет пробежать или она его захлестнет. Как по тоннелю, у которого с одной стороны была скальная стена, а с другой — нависшая волна, Витька проскочил на другую сторону мыса. Волна как будто ахнула от обиды, что не смогла подловить его.
Сзади кипела вода, а перед Витькой… стоял медведь. От неожиданности оба не знали, что делать… Опомнились одновременно. Витька схватил ружье, хотел выстрелить вверх. А зверь в это время бросился в волны и не хуже своего белого собрата поплыл в океан… Отплыл так далеко, что голова стала едва заметной среди волн. Только тогда повернул он к берегу и по большой дуге стал огибать мыс. Отроги гор отодвинулись от океана, и вдоль берега потянулась сухая камчатская тундра. На ней нельзя было ступить на землю: вся она поросла шикшовником, как будто сбитой в войлок зеленой шерстью. Ноги упруго тонули по щиколотку в ярко-зеленом ворсистом ковре из ершиков шикши. А ковер этот, усыпанный глянцевитыми черными ягодами, на многие километры стелился вдоль берега океана. Сколько ни
