Один из дефектов «Аэрокобры» оказался серьезной недоработкой конструкции. С фронта шли сообщения: во время боя на выходе из крутых горок фюзеляж истребителей у хвоста сминался, машина становилась неуправляемой. «Не может такого быть. Все рассчитано», – отреагировала фирма «Бэлл», поставлявшая самолеты. Пришлось послать через Фэрбанкс в Сиэтл советского летчика-испытателя. На глазах у конструкторов Иван Кочетков ввел машину в режим, при котором случалась поломка, и она повторилась. Кочетков покинул истребитель на парашюте, а конструкторы немедля усилили фюзеляж самолета.
Легко понять жгучий интерес друг к другу летчиков двух союзных держав. Прилетавшие в Фэрбанкс американцы войны не знали. С любопытством разглядывали они ордена, полинявшие гимнастерки. К самолетам Ли-2, на которых в Фэрбанкс прилетали русские летчики-перегонщики, совершались экскурсии. Машины, летавшие до этого через фронт к партизанам, были в заплатах на месте пробоин, в хвостовой части зияло отверстие для пулемета.
Русских друзей американцы одаривали гостинцами, от которых они за войну успели отвыкнуть, – шоколадом, банками с соком, всякими фруктами. В самолетах они увозили еще и важные грузы для фронта – медикаменты, носки и варежки.
На снимках тех лет в пожелтевших журналах – молодые красивые люди – американцы и русские. Вместе фотографировались у самолетов на память, часто в обнимку. Для многих американцев встреча с русскими была откровением – «такие же, как и мы, люди». В аляскинском альманахе «Северная звезда» за 1943 год читаем воспоминание одного из военных: «Те, кто имел предвзятое мнение: русский – это обязательно маленький человек с бородой и бомбой, обнаружили, что сильно ошибались. Русские, которых мы встречали в Фэрбанксе, Галене и Номе, очень похожи на нас самих… Они выносливы, дружелюбны, быстро воспринимают шутку…»
У некоторых из наших пилотов жизнь окончилась на «холодной трассе». Я знал, что где-то на Аляске есть могилы советских летчиков. Искал их в Номе и Фэрбанксе. Оказалось, летчики похоронены близ Анкориджа на национальном (военном) кладбище.
Я нашел это место, похожее на лесной парк. Пасется безбоязненно лось. Зеленые поляны среди вековых елей с рядами аккуратных каменных столбиков. На них – имена. Отдельно белеют тринадцать надгробий. «Александр Совинкин – старший лейтенант, Муберек Нуриев – капитан, Михаил Муравьев – капитан…». Обстоятельства гибели летчиков были разные. Два самолета у Нома столкнулись в небе. На истребителе один из летчиков потерял ориентацию и врезался в землю. В Фэрбанксе бомбардировщик при низкой облачности не удержался на полосе и рухнул в реку.
Могилы многих других неизвестны, исчез самолет, и все – тайга молчалива. До сих пор топографы и геологи находят в малодоступных местах останки машин и людей.
Недавно, исследуя такую находку, по номеру пистолета установили фамилию летчика – Василий Ковалев. «Он был моим другом», – вспоминает Перов. Сам Виктор Михайлович на разных участках трассы благополучно перегнал 240 «Аэрокобр» и не был «задет статистикой», одинаковой на американском и азиатском участке трассы, – потеря двух самолетов из ста.
Всего через Сибирь и Аляску на фронт перегнали 7308 одномоторных и двухмоторных машин. По-разному можно взглянуть на эту цифру. Не так уж много, если учесть: в 1944 году советские авиационные заводы дали фронту 40 тысяч самолетов. Но это немало, если вспомнить, как остро нуждался в помощи фронт в 1943 году.
«Холодная трасса» Алсиб была согрета единством людей – приблизить победу в войне над общим врагом. И память о ней в истории сохранится.
• Фото из архива В. Пескова. 21 марта 1995 г.
Окно в природу
Это бывает в начале апреля. Опушки леса, поймы ручьев и речек на неделю-другую становятся вдруг сиреневыми. Тонкие акварельные краски разлиты поверху березняков и ольшаников. Поля без снега. Но в лесу еще видишь белые пятна. В погожий день припекает, а ночью слегка морозит. Но уже появился первый бесстрашный цветок – на откосах, по коричневой глине и прошлогодней растительной ветоши проглянули желтые звезды мать-мачехи.
А вот еще одно явление этого времени. Надломишь ветку березы, а из нее на подсохшие старые листья начинают со стукам падать прозрачные капли. Древесную эту водицу, сладковатую и прохладную, называют березовым соком. Для некоторых знатоков леса березовый сок означает начало весны. Земля оттаяла. Внутреннее давление в корнях березы гонит земную влагу вверх по стволу к почкам. По пути в древесине влага вбирает в себя запасенный деревом сахар и будет течь наружу из любой ранки до тех пор, пока на березе не появятся листья.
Для меня время березового сока – непременное, почти ритуальное посещение леса. Постелешь где-нибудь на возвышенности, на припеке еловый лапник, разложишь маленький костерок, приладишь к березе стеклянную банку, и время, как в песочных часах, начинает течь березовым соком. Закусишь, пропитаешься пахучим дымком, понаблюдаешь, как дятел, делая дырки в коре березы, тоже интересуется соком – глядишь, банка уже наполовину наполнилась…
Специалисты говорят, что ничего особенно ценного в соке нет – немного сахара и очень немного минеральных солей. Но, кажется, пьешь животворную влагу – прохладная, чистая.
День уже долог. Пока бродишь вблизи костерка, банка опять наполняется. Приносишь в термосе влагу домой – вроде все та же, ан нет, недостает еще запахов леса, дымка, стука дятла, сиреневых акварелей апрельского дня.
Береза не единственное дерево, дающее «посоку». «Плачут» весною клены, буки, граб, ясень, орешник. Береза чаще всего нам встречается, поэтому именно с ней связано представленье о сладком соке – «сладкие слезы у нашей березы».
Движение сока означает пробуждение дерева от зимней спячки. Пусковым механизмом этому служит температура: прогрелась, оттаяла земля, заработали корни, давление – и идет сок вверх. По сложной капиллярной системе древесины сок движется довольно быстро – до двух с лишним метров за час. За сутки с одного дерева можно собрать пять-шесть литров «посоки», за сезон – десять – двенадцать ведер.
Сахаристость сока березы невелика, максимум два процента. По этой причине «березовый сахар» получать нерентабельно. (Сахаристость свеклы достигает двадцати процентов.) Сок березы на Руси издревле потребляли как «питье освежающее и приятное». А умельцы варили из сока квас и даже вино. Лет тридцать назад стали сок продавать. Подолгу стояли запыленные трехлитровые банки в торговых точках как раз в то время, когда в ходу была песня: «И Родина щедро поила меня березовым соком, березовым соком».
Березовый сок хорош, когда получаешь его «из рук» березы. Излияние влаги привлекает многих любителей сладкого – дятлы сами долбят в березах отверстия для питья, а на пеньки, где собираются лужицы сока, прилетают птицы поменьше, прилетают бражничать мотыльки, бабочки и разная мелюзга. На воздухе сок окисляется, пузырится, делается хмельным. Лесное кондитерское заведение постепенно превращается в пивную, и всем от этого в лесу хорошо.
В Америке, если захотят угостить вас чем-нибудь самобытным, подадут блинчики с кленовым сиропом. Янтарного цвета, вязкий, как мед, сироп имеет привкус жженого сахара. Его ценность с медом не может сравниться, но экзотика делает свое дело, кленовый сироп в Америке – национальный продукт, такой же как, скажем, индюшиное мясо.
При поездках в Америку очень хотелось увидеть, как сироп получают. Но производство это сезонное, к тому же занимаются им лишь на северо-востоке страны, главным образом в штате Вермонт. В этом штате я оказался осенью и смог увидеть лишь инвентарь для варки сиропа и сбора кленового сока.
На склоне холма стояло дощатое сооружение с печью и плоским баком на ней. По стенам висело не менее сотни небольшого размера ведерок из нержавеющей стали. Тут же стоял огромный, ведер на сорок, деревянный чан. Сани, кладки дров и несколько каменных валунов обрамляли вермонтскую соковарню.
Клены росли поблизости, перемежаясь елками и березами. Они не были похожи на наши клены – кора грубоватая, в глубоких трещинах, стволы массивные, крона развесистая. Под таким кленом мы присели на камни с хозяином соковарни, бородатым лешим по имени Моисей. Он показал нам заделанные зеленой мастикой отверстия на стволе и похлопал рукой по клену – «Кормилец…».
Кленов в мире полторы сотни видов. Почти у всех сок слаще, чем у березы. Но у сахарного клена сахаристость превышает четыре процента. Из сока этого дерева варят знаменитый сироп.
Страда, по словам Моисея, начинается в конце марта и продолжается месяц. Когда сок пойдет, на кленах в здешних местах будут уже развешаны тысячи небольших ведер. В них из просверленных скважин польется сок. «В это время спать некогда», – сказал Моисей. На сани ставится чан, и крепкие лошади тащат их где по снегу, где по мокрой земле. С двумя большими эмалированными ведрами Моисей обходит «ловушки для сока», опорожняют их два раза в день.
