— Я не буду больше относить Воронка в степь, — сквозь слезы проговорил Вовка.
ВСТРЕЧА НА ОХОТЕ
Я шел па охоту в займище впервые, поэтому наша удача всецело зависела от Валерия Николаевича. Он был старый охотник, опытный следопыт. В Отечественную воину командовал полковой разведкой и не раз сам хаживал в трудные походы за «языком».
Под ногами шуршали опавшие листья, сухая трава. Темнота леса то расступалась, выпуская нас на поляну, то снова густела, заставляя идти на ощупь. Деревья стояли безмолвные; лишь изредка с легким треском падали желуди, гулко ударяясь о землю.
Неожиданно начался спуск в неглубокий ерик, и когда мы выбрались на противоположную сторону, перед нами открылся плес большого озера.
— Вот и Обильное, — проговорил Валерий Николаевич.
На востоке начал светлеть край неба. От озера поднимался легкий туман и чуть заметной белесой полосой наплывал на берег. Где-то в лесу злобно захохотал филин, ночной хозяин займища. Он недоволен наступлением дня и забивается сейчас в самую гущу деревьев. Рассвет сделает его слепым, беспомощным.
Минут через десять мы пришли на узкую косу, заросшую бурьяном, а у воды — невысоким чаканом. Я наломал веток, устроил сидку, а Валерий Николаевич спрятался в камышах.
Со свистом, разрезая воздух крыльями, пролетела стая уток. Вскинув ружье, я прицелился в первую птицу и нажал спусковой крючок. В предутренней тишине громко прозвучал выстрел. От стайки комочком отделилась утка и, перевертываясь в воздухе, упала на землю.
Небо у горизонта стало совсем алым. Солнце еще не взошло. В глубине озера плыли редкие облака, а ближе к берегу — отражалась заря. С невысокого бугорка склонила к воде свои ветви ива, словно нарочно загородив дорогу торопыге-осине, уже одетой в багряный цвет осени. Зашумела осина своими листьями, быстро, быстро закрутились они; ветерок срывал листья, бросал желтыми пятнами на темную воду.
Из-за леса, как апельсиновая долька, выглянуло солнце. Его лучи заиграли на стволах деревьев и словно облили желтым цветом траву.
Все вокруг ожило — где-то в камышах с надрывом крякнула утка, защебетала пеночка, застучал по стволу, клювом работяга-дятел. Точно сильный порыв ветра, с шумом промчалась стая скворцов, и когда они скрылись за деревьями, в звонком утреннем воздухе послышался трубный крик журавлей. Они летели высоко, небольшим уголком, все время забирая влево, на юг.
Неожиданно из-за леса вынырнула пара уток и, резко снизившись, села в конце озера. От берега отделился дымок, затем донесся выстрел.
Забыв о журавлях, я насторожился, ожидая новой стаи уток. Но птицы не было.
Заря оказалась неудачной, и мы решили походить по озерам и ерикам, чтобы пострелять с подхода. Но и такая охота не принесла нам успеха.
Когда солнце поднялось высоко и начало припекать, мы присели отдохнуть около небольшого продолговатого озера, поросшего по берегам чаканом. Валерий Николаевич снял сапоги, расстелил на траве куртку и лег на спину, подложив под голову руки. Я прилег рядом на бок, и мы разговорились об охоте.
Валерий Николаевич рассказывал, как охотится лиса.
— Обычно осенью на больших озерах утки кормятся у самого берега, на грязях, по росших водорослями. Лиса, вывалявшись в грязи, ползет к ним иногда полчаса, все время замирая при малейшем тревожном движении утки…
— Верно, дяденька, — услышали мы мальчишеский голос.
Я повернулся и увидел около себя вихрастого белобрысого паренька со старой берданкой на коленях. Курносое лицо мальчишки было густо посыпано крупными темными веснушками. Мы не заметили, когда он присел около нас, поэтому были поражены его умением так неслышно ходить.
— Здравствуйте, — не смущаясь, проговорил мальчишка. — Я видел на днях такую лису-охотницу.
— А чего же не убил? — приподнявшись на локте, добродушно улыбнулся Валерий Николаевич. — Ружьишко не достает?
— А чего мех портить? — вопросом ответил паренек — Зимой сгодится. Наша будет.
— Ишь ты… — улыбнулся я. — Сколько же тебе лет?
— Четырнадцать.
— Здешний?
— Хуторские мы.
— А как звать тебя?
— Сенька. — Он положил на землю свое ружье и потянулся к зауэровской бескурковке Валерия Николаевича. — Дяденька, можно посмотреть?
Валерии Николаевич разрядил ружье и протянул ему.
Сенька торопливо вскочил с серьезным видом, сопя и поминутно шмыгая носом, он заглядывал в стволы, пробовал предохранитель, вскидывая ружье к плечу, проверяя прикладистость.
Наконец, закончив осмотр, он с видимым сожалением протянул его Валерию Николаевичу и, вздохнув, проговорил:
— Эх, и ружьишко…
В это время с соседнего озера поднялась пара кряковых уток, низко протянула над землей и села в дальнем конце нашего озера.
Сенька заволновался. Сидя на корточках, он загоревшимися глазами смотрел на Валерия Николаевича и по-мальчишески просительно заговорил:
— Дяденька, дайте мне ваше ружье, ну, дайте, я подкрадусь к ним. Честное слово, убью и принесу вам. Дяденька, ну дайте!..
Валерий Николаевич улыбнулся, зарядил ружье и протянул Сеньке.
— Ну, на. Только осторожно, смотри.
Пригнувшись, почти на четвереньках, прячась за невысоким чаканом, Сенька неслышно пошел вдоль озера. Мы с интересом следили за ним.
Вскоре Сенька совсем скрылся в густом бурьяне, и было видно только, как иногда колышутся стебли.
— Вряд ли у него что получится, — заговорил я.
— Пусть хоть мальчишка душу отведет, — ответил Валерий Николаевич. — Видал, какими глазами он смотрел на меня? Разве откажешь!
В это время из-за чакана показалась Сенькина голова. Осмотревшись, он поднялся во весь рост и громко крикнул:
— Кшшш…
Из травы тяжело поднялась утка и тревожно закрякала. Сенька, почти не целясь, выстрелил, и утка, беспомощно распластав крылья, упала в воду. Во время выстрела из-под самых Сенькиных ног взлетел селезень. Мальчишка, опустив ружье, следил за его полетом, и когда до птицы стало не меньше тридцати-сорока метров, он мгновенно выстрелил. Селезень свечой взмыл вверх, но вдруг, свернувшись в комочек, тяжело шлепнулся на воду невдалеке от утки.
Неторопливо сняв пиджак, Сенька бросил его на землю и бережно положил ружье. Раздевшись, он,
