ничего не видишь из‐за всепоглощающего тумана. «Это не туман, это смог, — доносится откуда-то веселый голос Сандипа. — Добро пожаловать в Дели!» И его заботливая волосатая рука протягивает респиратор, купленный накануне в одной из лавок торгового пассажа Чандни Чок.
В 1990 году Агентство по охране окружающей среды США утвердило «Индекс качества воздуха» — стандартную шкалу для измерения смога, использующуюся теперь практически во всем мире. Максимально возможный балл по этой шкале — 500. До недавнего времени звание рекордсмена было закреплено за одним из мегаполисов Южного Китая, набравшим около 300 очков. Но в 2013 году уровень загрязнения воздуха в Пекине достиг небывалых высот, и верхний предел пришлось отодвинуть: новый рекордсмен набрал 587 очков. Пекинские власти издали указ, запрещающий по нечетным дням недели ездить на машинах с номерами, заканчивающимися на четную цифру, а по четным дням — на нечетную. Узнав о принятии этой драконовской меры в соседнем Китае, жители Дели и его окрестностей, где с качеством воздуха дела давно уже обстояли из рук вон плохо, забеспокоились: что, если индийское правительство тоже решит ввести подобные ограничения? И все, кто мог, закупились дополнительными комплектами номеров. В итоге никаких ограничений так и не ввели. А дым-туман продолжал сгущаться…
Накануне нашего прибытия уровень смога в индийской столице в семнадцать раз превысил установленный предел допустимого. И опять не хватило шкалы ИКВ, и новый мировой рекорд пришлось записать как «999». Вот в такую душегубку мы приехали с Сандипом. Как тут не паниковать? И я паникую, учащенно и трудно дышу в бесполезный респиратор. Вспоминаю дыхательные упражнения, которым учили на занятиях йогой. Какая, к черту, йога? Какая санкхья? Мне кажется, я попал в один из некогда популярных фильмов о наступлении ядерной зимы: «Письма мертвого человека» (помню, как смотрел этот фильм с родителями в год Чернобыльской аварии). Все окутано желтой апокалиптической дымкой. Душевный покой? Да мы тут просто задыхаемся от душевного покоя… Прохожие на улицах кажутся движущимися восковыми фигурами. Сомнамбулическое течение времени, близящегося к концу. Вот предвестье того, что может произойти с человечеством при худшем раскладе. «Письма мертвого человека» и «Дорога» Кормака Маккарти — уже почти реализм. Лучше стоять в пробке, сидеть в запорожцеподобной «марути-сузуки», как в бункере, не открывая окон. Задерживать дыхание, как сказочный йогин, на много дней подряд. Короче, мы садимся обратно в машину. Едем дальше.
«Черт знает что такое», — рассеянно возмущается Сандип и как ни в чем не бывало продолжает показ заоконных достопримечательностей. Утренняя автоэкскурсия по городу: Кутб-Минар, гробница Хумаюна, храм Лотоса, Акшардхам, Раштрапати-Бхаван, Ворота Индии. Все это еще недавно было тут, но теперь остался только желтый туман, и перечисляемые названия кажутся именами из уже не существующего мира, как названия предметов, о которых отец рассказывает сыну в антиутопии Кормака Маккарти. Дорога — наше все; главное — двигаться. Куда теперь? «Сивил-лайнз, участок № 9, ворота № 1–2». Или куда угодно. Бессловесный шофер Манудж привык к нулевой видимости, ведет машину уверенно. Так слепой с проворностью зрячего (а то и проворней) передвигается по знакомому лабиринту.
Над приборной панелью у Мануджа висит таксистский вариант клятвы Гиппократа: «Обязуюсь соблюдать правила дорожного движения. Обязуюсь не запрашивать плату, превышающую установленные расценки. Обязуюсь не курить в салоне, не выражаться, не плеваться и не жевать бетель. Обязуюсь ставить безопасность пассажиров превыше всего». Рядом, на бардачке, красуется фигурка бога Ганеши; кажется, это он, слоноголовый бог мудрости, обещает нам не выражаться и не курить в салоне. А на заднем стекле — обязательная наклейка религиозного содержания. Такие наклейки можно увидеть на каждой третьей колымаге «марути-сузуки». У одних написано «Гуру-джи». Это — в память о сикхском святом мученике Гобинде Сингхе. У других — «Ом Саи Рам». Это значит, что владелец автомобиля — последователь Саи Бабы [153]. Мне нравятся эти метки: они напоминают мне Гану. Там тоже все стекла и бамперы были оклеены символами веры. В Америке же клеят в основном имена и лозунги политиков: «Хиллари Клинтон: вместе мы сильнее!», «Трамп: вернем Америке былое величие!». Тьфу. Неудивительно, что на американских дорогах так много аварий и половина водителей страдает «дорожной яростью». По возвращении надо будет, что ли, наклеить на бампер какую-нибудь мантру.
По адресу Сивил Лайнс, участок № 9, ворота № 1–2, живет Ашватха, тесть Сандипа. Восьмидесятилетний патриарх. Кажется, малоприятный тип. Хотя почему малоприятный? Патриарх как патриарх. Это Сандип заранее настроил меня против своего тестя. Когда-то Ашватха был большим человеком: занимался импортом иномарок и таким образом нажил огромное состояние. Купил дом за пятьдесят кроров [154] в центре Дели, нанял целый штат прислуги. Трое детей патриарха, Ниру, Санджай и Навин, росли в достатке, если не сказать в роскоши. Не то семья Сандипа: отец — инженер-строитель, мать — школьный инспектор. То есть оба — работники государственного сектора. В Индии с такой работы не разживешься. Хорошо живут те, кому платят «черными деньгами»: торговцы, владельцы частных предприятий, адвокаты и врачи в частных практиках, даже настоятели храмов, собирающие пожертвования у паствы, — все кто угодно, только не госслужащие. В конце концов родительских сбережений хватило на то, чтобы отдать Сандипа и его младшую сестру Судху в частную школу. Но на этом «роскошь» заканчивалась: ни прислуги, как у одноклассников, ни летних поездок на горные станции. Все каникулы приходилось проводить в душном Дели, в обветшалом квартале за Кашмирскими воротами. Как известно, в индийском обществе почитается не только богатство, но и нищета. Святая нищета, воплощенная в романтическом образе перепачканного пеплом садху; четвертая стадия человеческой жизни — благословенная саньяса. Она поощряется и возводится в добродетель (у романиста-классика Премчанда читаем: «Нищенство существует здесь испокон веков. В ведические времена даже дети раджей, обучавшиеся в обителях, собирали подаяние для себя и своих гуру»). Но нищета — это одно, а бедность — совсем другое. Положение «нижнего среднего класса» — изнурительное болтание над чертой бедности — ни у кого не вызывает сочувствия. Словом, бедности в их семье стыдились, и это чувство стыда запомнилось. Отец отказывался от отпусков и командировок, так как не мог позволить себе железнодорожный билет первого или второго класса. Мать строго-настрого запрещала маленьким Сандипу и Судхе есть в гостях, чтобы никто не подумал, что их не кормят дома.
С будущей супругой Сандип познакомился на последнем курсе университета. В их поколении устроенные по сговору браки уже перестали быть единственно допустимым родом отношений между мужчиной и женщиной. Сандип и Ниру поставили родителей перед фактом («брак по обычаю гандхарвов»), и те вроде бы не возражали.
