Обе семьи принадлежали к варне кшатриев, так что по крайней мере с кастовой точки зрения их союз нельзя было назвать мизальянсом. Но за день до свадьбы Ашватха вызвал Сандипа на тет-а-тет и, поинтересовавшись, сколько денег зарабатывает его будущий зять и сколько рассчитывает зарабатывать в дальнейшем, подвел итог: «Когда мы с женой только начинали нашу совместную жизнь, мы мечтали, что на долю наших детей выпадет все самое лучшее. Сегодня приходится признать, что наши мечты не сбылись». Со дня женитьбы Сандипа прошло почти двадцать лет. За это время семьи успели породниться еще раз: младшая сестра Сандипа, Судха, вышла замуж за брата Ниру, Санджая. Теперь все живут в мире, чему способствует и географический разброс (Сандип с Ниру — в Нью-Йорке, Санджай с Судхой — в Калифорнии, родители Ниру — в Дели, а их сваты — в Коннектикуте). Но, судя по всему, осадок остался. Во всяком случае, история, заканчивающаяся фразой «Наши мечты не сбылись», была первым, что я узнал от Сандипа о его тесте.
— Мы к нему буквально на пять минут заглянем, — обещает Сандип. — Выпьем по стакану молока и поедем.
— По стакану молока?
— Ну да, для него это предмет гордости. Последние тридцать лет он каждое утро покупает парное молоко у одного и того же молочника. Настаивает, что это лучший молочник в Дели и что своим здоровьем он обязан именно ему. Здоровье у старика и впрямь крепкое. Короче, пей да нахваливай — сделаешь ему приятное. А потом сразу пойдем. В «Аполло» у нас встреча назначена на одиннадцать, так что время еще есть.
Ашватха прав: такое молоко я пил разве что в детстве во Владимирской области (вотчина моей мамы). К черту предосторожности, страх сальмонеллеза и бруцеллеза. Можно раз в жизни проявить легкомыслие? Раз в жизни — можно, но только ты-то его проявляешь все время. Так говорю я себе, бросая алчные взгляды на крынку. О втором стакане и думать не смей…
Пока я расправляюсь со вторым стаканом, Сандип и Ашватха ведут беседу на хинди, и я понимаю каждое десятое слово — не потому, что знаю хинди, а потому, что каждое десятое слово — английское. Этот суржик, пережиток колониального времени, мне знаком по Гане: там носители языка ашанти-чви тоже все время употребляли английские слова, причем чаще всего почему-то пользовались английским при счете. Загибая пальцы, вместо родного «баако, мьенну, мьенса…» бормотали иностранное «one, two, three…». Когда требовалось назвать номер дома, дату рождения или стоимость товара, машинально переходили на английский. То же самое и в Дели. Говорят на хинди, а считают по-английски. Почему? Потому ли, что в школе преподают на английском? Или тут какое-то более хитрое объяснение? Что говорит об этом когнитивистика? Есть ли, например, убедительное объяснение тому, что моя бабушка, румынская еврейка, попавшая в Советский Союз во время войны и с тех пор никогда не говорившая по-румынски, стала на старости лет, сама того не осознавая, вставлять в русскую речь румынские числа? До сих пор помню: «уну, дои, треи, патру, чинчи, шасе, шапте…»
— Этот дом… — Ашватха полностью переходит на английский, неожиданно обращаясь ко мне. — Этот дом я переписал на Сандипа и Судху. Я им его подарил. Так что теперь это их дом, а я тут вроде сторожа.
Я качаю головой в знак изумления и восхищения его щедростью.
Дом за пятьдесят кроров впечатляет, но не шиком, а, наоборот, скромностью габаритов и оформления. В Нью-Йорке такое жилье стоило бы намного дешевле. Но и этому обстоятельству имеется объяснение: некоторое время назад цены на недвижимость в Дели взлетели до небес. Дело, как всегда, в спросе и предложении. Здесь проживает почти 20 миллионов человек, а с пригородами — все 30. Большинство существует на полтора доллара в день, но есть и пресловутый «один процент». Если по ВВП на душу населения Индия находится на сто двадцать втором месте в мире (сразу за Республикой Конго), то по числу миллиардеров она — на четвертом (впереди России). Иными словами, тут есть кому платить астрономические цены. «Черные деньги» копятся, цены взвинчиваются, и коренным делийцам — тем, у кого нет миллионов, но есть дом, оставшийся еще от дедушек с бабушками, — тоже кое-что перепадает. Правда, дома эти продаются редко — даже по удесятеренным ценам. Продавать можно только в самом крайнем случае. Чаще расклад таков: домовладельцы нанимают строителя, чтобы тот снес их двухэтажный особняк и построил на его месте четырехэтажный. Один из четырех этажей отдают строителю в качестве платы (существует даже устойчивая фраза «строительский этаж»), два этажа берут себе, а оставшийся сдают в аренду. На этот доход и живут.
— И все-таки, неужели дом твоего тестя действительно стоит 8 миллионов долларов? — спросил я у Сандипа после того, как мы распрощались с Ашватхой.
— Ерунда. Или, как у нас говорят, чистая майя.
— Что — майя?
— Да всё. И цена, и то, что дом переписан на нас с Судхой. Все ведь прекрасно знают, что мы не собираемся возвращаться в Индию, чтобы жить в этом доме, да и продавать его тоже не собираемся. Дом достанется моему шурину Навину, это уже сто раз оговорено. Но старик любит разыгрывать благодетеля, особенно перед заморскими гостями.
В гостиной у Ашватхи уютно воркует телевизор. Передают новости. «Кошмар в Кашмире»: в штате Джамму и Кашмир сепаратисты взорвали здание средней школы. Это уже сорок восьмой взрыв за последнее полугодие… Самаджвади, социалистическая партия штата Уттар-Прадеш, празднует сегодня свое двадцатипятилетие. По предварительным подсчетам, на юбилейное празднество было потрачено около 200 миллионов долларов… В Дели объявлено чрезвычайное положение в связи с рекордным уровнем смога. Закрыты все школы и государственные учреждения. В индийском сегменте твиттера появился хештег #MyRightToBreathe. Городские власти крайне обеспокоены ситуацией…
— А ведь действительно похоже на конец света, — замечает Сандип уже без своей всегдашней веселости. — По радио с утра обещали, что смог вот-вот рассеется, но что-то я слабо в это верю.
— С каждым днем все хуже, — подтверждает Ашватха. — Я уже почти месяц на улицу носа не показываю. Даже за газетой сам не хожу, а посылаю нашу служанку Шамину. Она из Калькутты, там, говорят, еще хуже. Для нее. Небось, воздух Дели все равно что для нас — гималайский! — Ашватха хохочет, по-приятельски подмигивает мне и, повернувшись к Сандипу, переходит обратно на хинди.
— …Или еще вот такая история. — Сандип болтал без умолку, повернувшись вполоборота ко мне, сидящему сзади. — Дрона пообещал своему любимому ученику Арджуне,
