«Википедии», на санскрите она означает «владеющий собой» или «свободный от чувств». Но мне слышится другое: «С вами Вивекананда». Как будто вечером, возвращаясь с работы, я слушаю не аудиокнигу, а радиопередачу; не стенограмму лекций, прочитанных в Чикаго больше ста лет назад, а прямую трансляцию оттуда, где нет жизни и смерти, пространства и времени в образах неисчислимых; где Я и Оно превращается в Я и Ты. «Добрый вечер! С вами Вивекананда. Вы не одни».
Фред Фишер, врач-онколог, альпинист и предприниматель в одном лице, держит речь: «В тибетской религии бон молитвенные флаги „дарчор“ считаются символом исцеления. Эти флаги опоясывают весь склон Эвереста. Горные ветра треплют их, отрывая нитку за ниткой. Всякий раз, когда ветер уносит оторванную нитку, вместе с ниткой возносится молитва об исцелении больных. И мы, будучи врачами, выбрали дарчор в качестве символа для нашей волонтерской организации. Наш подход достаточно уникален. Мы занимаемся сбором средств на оборудование для лучевой терапии, покупаем это оборудование для больниц в странах с низким достатком, обучаем местных специалистов и, наконец, покоряем горные пики, неся на вершину молитвенные флаги во имя исцеления наших пациентов. Это наша миссия, наш фандрайзинг. Сегодня в нашей группе около ста человек. Некоторые из вас — врачи, а некоторые — нет. Одни — альпинисты и скалолазы со стажем, другие — нет. Я приветствую вас, желаю вам удачного и приятного восхождения. Уверен, наши усилия не напрасны».
Этот вариант медицинского волонтерства мне внове. Горное приключение с похвальной целью. Разумеется, все это небесплатно. Каждый оплачивает себе дорогу и жертвует определенную сумму на покупку нового оборудования для онкологического центра в Катманду. Но это только часть фандрайзинга. Дело в том, что за каждого участника экспедиции спонсоры, которых нашел предприимчивый Фред, жертвуют дополнительную сумму, равную той, которую вносим мы. Кое-кто из моих коллег уже побывал в одной из таких экспедиций. Говорят: надо быть в нормальной форме, но ничего сверхъестественного. В конце концов, наше восхождение — только до лагерной базы. Если из тебя еще не сыпется песок и ты не окончательный тюфяк, дойдешь, говорят, без проблем. Можно рискнуть.
Театр начинается с вешалки в гардеробе, а восхождение — с Катманду. Грязный, пыльный, перенаселенный, переполненный смогом и молитвенными флажками. От пыли хочется чихать, а еще больше — от идиотской песенки группы «Крематорий», предсказуемо всплывшей в памяти в качестве непрошеного саундтрека. К счастью, этот саундтрек — ненадолго.
В онкоцентре Катманду — четыре машины. Два линейных ускорителя и два кобальта-60 [183], которыми в Америке и Европе перестали пользоваться лет тридцать назад. На этих четырех машинах лечат от силы 15–20 пациентов в неделю. А как же все остальные? Те, у кого есть деньги, лечатся за рубежом. В основном ездят в Индию. Те, у кого денег нет, не лечатся. И все же два рабочих ускорителя — это подвиг, если учесть, что в Катманду крайне ненадежное электроснабжение. Ускорители питаются от генераторов, работающих на дизеле. Кто бы мог подумать, что такое возможно? Оказывается, не просто возможно, но и не смертельно дорого: порядка 5 тысяч долларов в месяц (из расчета по 18 долларов в час). Онкология в странах третьего мира — это чудеса бюджетирования, в этом я убедился еще в Африке. Местного директора-кудесника зовут доктор Пандит. Он приблизительно мой ровесник. Творит чудеса на нулевом бюджете, осваивает новый софт, внедряет лучевую терапию с модулированной интенсивностью. Нынешний сбор — на брахитерапию [184]. Половина случаев, которые поступают к Пандиту, — рак шейки матки. Без брахитерапии лечить невозможно. Усилиями Фреда и его организации собрали уже почти 100 тысяч. «Еще чуть-чуть, и можно будет вводить изотопы».
В нашей группе покорителей-первопроходцев и правда человек сто. Не экспедиция, а привокзальная толпа. Вскоре она растянется по горной тропе бесконечной вереницей, замыкаемой двужильными носильщиками, представителями непальской народности шерпы. За шерпами бредут ослы и яки, навьюченные мешками риса. У каждого из участников в руках — лыжные палки, на спине — рюкзак. К рюкзаку пришпилены флаги дарчор во имя исцеления кого-то из ближних. Вот человек, чья жена больна рассеянным склерозом и раком молочной железы. «Мы всегда хотели совершить восхождение вместе, но теперь она прикована к постели, так что я иду вверх за нас обоих». Шлет ей эсэмэс с фотографиями каждые десять минут. Вот человек, несколько лет назад одержавший победу над раком щитовидки. Он посвящает свое восхождение и свой флажок восьмилетнему мальчику, у которого недавно обнаружили рецидив медуллобластомы.
Перед выходом — традиционная пуджа с колокольчиками, литаврами и песнопениями. Первые гирлянды флажков возлагаются на небольшой холм в начале пути.
В Лукле нет автомобилей, зато есть небольшой аэропорт. Вертолеты приземляются на «крышу мира». Перевалочный пункт в начале маршрута, высота — 2680 метров над уровнем моря. Тридцать лет назад здесь были одни лачуги да сточные канавы, а сейчас — почти что альпийская деревня. Каждая вторая лавка — спорттовары, экипировка и инвентарь для альпинистов. Продаются кофты с бодрыми надписями «Just to the top and back» [185] и «Belay is on» [186]; с каламбурами вроде «Everest: never rest» [187] (и я сразу вспоминаю другую надпись, которую видел, кажется, в Гринвич-Виллидже: «Every dead body on the slope of Everest was once a highly motivated person, so chill out» [188]). Все про альпинистов и для альпинистов. Так где-нибудь в Колорадо зимой все вращается вокруг горнолыжного спорта, а летом — вокруг рафтинга. Экстремальные виды спорта — это формообразующее начало. Вокруг них всегда выстраивается целая вселенная, создается целый язык.
Кто не владеет сленгом, не знает шибболетов, тому нет доступа в святая святых. А если и есть, то за очень большие деньги. Остальные могут лишь приблизиться к чуду, дойти до лагерной базы, откуда начинается настоящее восхождение. Так во времена Османской империи простым смертным разрешалось проникнуть лишь во внешний двор дворцового комплекса, и там принимались ходатайственные письма к турецкому султану. Вот и мы, если повезет, доберемся когда-нибудь до внешнего двора под названием «Базовый лагерь номер 1» и отправим в небесную канцелярию свои ходатайственные письма — нитки от молитвенных флагов. Другая очевидная аналогия — записки, которые оставляют в Стене Плача. Но у тех записок — один единственный Адресат. А тут понятие высшей инстанции несколько размыто. Как объяснил нам наш проводник Тшерин, «в Непале есть все —
