остальном же свадьба прошла по всем обычаям. Плов с утра ели полторы тысячи человек, а вечером в ресторане гуляли человек четыреста. Мы не попали, но теперь нам показывали свадебное видео, где все диковинные ритуалы были запечатлены дотошным хроникером. Просмотрели от и до. Все начиная с закиса и утреннего плова на полторы тысячи человек.
У нас — тоже утренний плов. На дорогу. Без этого какое же прощание? Как и без щедрых подарков: Гайрат приготовил нам десять огромных, вручную расписанных лаганов. Объятия, поцелуи, обещания, что скоро снова увидимся («Нет, теперь вы к нам»). Увидимся ли?
В Ташкент нас везет какой-то свояк Гайрата — полная противоположность Камала. Худощавый, задумчиво-молчаливый. Вместо Круга и Бутырки — Жалолиддин Ахмадалиев, Алишер Нематов. Мне нравится, хотя (или потому что?) не понимаю слов.
К вечеру снова в Ташкенте. Его парадные виды, огромные пространства. Белые машины, белые бордюры, белые ворота, советские пятиэтажки с белыми резными балконами, стволы деревьев с белой известкой внизу. Все нарядное, маркое. Думаешь: не хватает только белого рояля в кустах. Только подумаешь, а вот и он — в одном из бесчисленных роскошных парков, где есть велопрокат, тир, аттракционы и столы для пинг-понга. Где гуляют семьями, и крутится колесо обозрения, и на перекрестках стоят урны для цедаки в форме мечети. Невероятные экопарки, каких в Нью-Йорке нет и в помине. «Ашхабад» и другие луна-парки, где есть аттракционы из моего детства (мог ли я когда-нибудь представить, что поведу Соню в комнату смеха?). Фонари в форме канделябров. Конусообразные кипарисы и самшиты вдоль всех дорожек. Всюду — безупречная чистота и размах огромных пространств.
Первый вопрос, который задают знакомые, когда я начинаю рассказывать об Узбекистане: а в Нукусе вы побывали? В музее Савицкого? Нет, до Каракалпакии не доехали. Но не жалуемся, мы и без музея Савицкого не скучали. Одна из самых насыщенных, впечатляющих поездок за всю жизнь. Даже этот последний день в Ташкенте, еще одна прогулка по старому городу, где купола походят то на чалму, то на тюбетейку, то на колпак тимуридского звездочета. Еще одна поездка в ташкентском метро — не хуже, а то и лучше московского. Лепнина восточных узоров. Да что там узоры, зодчество — шатровые, многоярусные потолки, майоликовая облицовка. И тут же — полуоборванная афиша концерта «Наутилуса Помпилиуса».
С юности мечтал побывать в Грузии, Армении и Узбекистане. Мне, прожившему полдетства в СССР, а другую половину — в США, именно эти три точки представлялись самым сказочно-красочным, что бывает на свете. Странно думать, что вот уже побывал во всех трех; да и юность давно прошла.
Год назад во время прощального ужина в Алматы мы с Мусой и Айжамал поднимали тосты за продолжение в Бишкеке, и это звучало как привычное еврейское «Шана а-ба-а бэ Иерушалаим» («В будущем году в Иерусалиме»). Так несбыточная мечта моего народа из года в год асимптотически приближается к своему осуществлению. Сбудется ли когда-нибудь? Шана а-ба-а… Но вот прошел год, и мы сидим за столом в Бишкеке. Айжамал, Муса и их израильская родня, замечательные Игорь и Галя Лихтеровы. Если Стесин не идет к Иерусалиму, Иерусалим приходит к Стесину в Кыргызстан. Игорь, мастер экспромтов, тотчас рифмует:
Как же мир подлунный тесен,
Как же мир ужасно мал,
По Бишкеку едет Стесин,
В «мерседесе» Айжамал.
Лихтеровы — любимые друзья моих любимых московских друзей, с первой минуты знакомства — абсолютно свои (как, впрочем, и их племянница Айжамал и ее муж Муса). Мы могли бы познакомиться пять лет назад в Москве, семь лет назад в Хайфе, десять лет назад в Нью-Йорке, сидеть за таким же столом (хотя вряд ли там на столе были бы баурсаки с каймаком, кумыс, чучук и карта [267]). Но то, что это происходит здесь, в Бишкеке, как-то очень символично и созвучно моменту. Условный «центр» стал периферией, а «периферия» — центром. И все стало подвижно, кочево; те, кто прожил всю жизнь в одном городе, рассеялись по планете, а те, кто всегда жил в разных частях света, но при этом невероятным образом принадлежал к одной компании, неожиданно сходятся, оказываются за одним столом. И, в общем, закономерно, что эта встреча происходит в стране, чей народ испокон веков вел кочевой образ жизни. С прошлого года Бишкек — одно из прибежищ для новых эмигрантов. Старые кочевники принимают новых со свойственным кочевникам гостеприимством. Впрочем, «новые кочевники» — это не про наше еврейско-кыргызское застолье: как-никак, оба народа имеют одинаково богатый, хоть и очень разный, опыт скитаний. Потому и понимают друг друга с полуслова; потому и возможны такие сближения. Галя — чистокровная кыргызка, дочь Кулийпы Кондучаловой, героя Киргизской Республики, в разное время занимавшей посты министра иностранных дел и министра культуры Кыргызстана; при этом она настоящая израильтянка, патриотка Израиля. А ее муж Игорь, еврей из Одессы, любит кыргызскую культуру больше и понимает ее глубже, чем иные кыргызы.
— Между прочим, — говорит Галя, — есть такая теория, что кыргызы — одно из потерянных колен Израиля. Доказательств сколько угодно. Возьмем хотя бы Манаса. Откуда в нашем национальном эпосе слоны и жирафы? Кто и когда их здесь видел? Да и само имя героя, прислушайтесь: Манас — это же Манассия или Менаше, из Ветхого Завета! Или вот еще: у кыргызов, как и у евреев, есть запрет на рассечение берцовой кости животного. Как объяснить такое совпадение? Теперь про язык. Что такое пратюркский язык? Консенсуса нет, но некоторые лингвисты считают, что пратюркский язык — это шумерский. Мы ведь знаем, что шумерский язык не был семитским…
— А каким он был, антисемитским? — со свойственным ему остроумием вставляет Игорь.
— Тебе лишь бы шутить, а я на полном серьезе. Казалось бы, бред, да? А начнешь копать — диву даешься: все сходится. А вдруг кыргызы и впрямь колено Израилево?
— Или наоборот, евреи — колено кыргызово? — подхватывает Игорь.
— Одно не сходится, — рассуждает Галя, — евреи — они работящие, а мы, кыргызы, славимся своей ленью. Ну скажите, у какого другого народа вопрос «Как дела?» в дословном переводе означает «Как тебе лежится?». А ответ: «Работаю лежа»!
— Ну это как раз очень по-еврейски, — возражаю я. — Как у нас на Песах говорят? «Рабами были мы, а теперь свободны». Поэтому положено во время седера возлежать на подушках.
