Вот и у кыргызов то же самое. Свободный народ.
Мы сидим в ресторане этнокомплекса «Супара», одной из новых достопримечательностей Бишкека. Целый городок: юрты, саманные жилища. Тут есть даже свой этнографический музей с любопытной коллекцией артефактов, как то: мешок и мутовка для сбивания кумыса; ручная мельница для талкана; люлька, которую пристегивают к седлу; национальная настольная игра «тогуз коргоол» («кыргызскые нарды»); бутафория древнего тюркского праздника «той» с козлодранием и выступлением манасчи. И в качестве главного экспоната — памятник основателю этнокомплекса, предпринимателю Табылды Эгембердиеву, поставившему на промышленную основу производство традиционного прохладительного напитка «максым». Бронзовый Эгембердиев сидит на скамейке у входа в один ресторанных залов; в руке у него стило, а рядом большая стопка книг. На корешках крупными буквами имена: Гегель, Белинский, Монтень.
У нас тут тоже своего рода Гегель: количество выпитого выводит качество обсуждений на новый виток, и на верхней ступени мироздания, где субъект должен наконец слиться воедино с объектом, еще маячит невыпитый «Абсолют».
Но вся эта беспечность отстраненных бесед — напускная. И все наши тосты — не за Монтеня с Гегелем, а за Израиль, за близких, которые там; за то, чтобы нынешний ужас поскорее закончился и Галя с Игорем смогли вернуться домой. По изначальному плану они должны были лететь обратно в Хайфу завтра вечером. Но сегодня утром ХАМАС напал на Израиль, и мир в очередной раз навсегда изменился. Весь день мы вызванивали родных и близких. И сейчас, пока мы сидим в «Супаре», безуспешно пытаясь отвлечься на что-то другое, у меня в голове крутится Ходасевич: «В тот день была объявлена война».
* * *
Кроме того, чтобы повидать Мусу с Айжамал, у моей поездки есть еще один повод: приглашение от общественного фонда «Вместе против рака». Глава фонда, Гульмира Абдразакова, — удивительный человек. Пятнадцать лет назад она вылечилась от рака молочной железы (проведя несколько дней в Национальном центре онкологии и гематологии, понимаешь, что это исцеление — да к тому же пятнадцать лет назад, когда дела с онкологической терапией в Бишкеке обстояли, по-видимому, еще хуже, чем сейчас, — настоящее чудо). С тех пор она всецело посвятила себя благотворительности: поднимает деньги на лечение других женщин с тем же диагнозом, привлекает внимание общественности к проблемам, с которыми этим женщинам приходится сталкиваться. Проблемы, надо сказать, не только медицинского, но и социального характера. Рак — до сих пор стигма; женщин, у которых обнаружился рак молочной железы, регулярно бросают мужья.
— Вот только в прошлом году было: пациентка пришла с мужем на прием, врач сказал, что ей потребуется мастэктомия. Муж говорит: ну, это теперь бракованный товар будет, мне такая жена не нужна. Подаю, говорит, на развод. И прямо там, в кабинете врача, ее бросил. Просто хлопнул дверью. А когда из здания больницы на улицу вышел, его сбила машина. У нас очень любят рассказывать эту историю. Всем мужьям наука. А вообще с лечением беда, конечно. Многие пациентки боятся ходить к доктору, не доверяют. Вместо врача идут к шаману. Был еще случай, шаман пациентке мясницким ножом грудь отрезал. Она умерла, а его даже не посадили. Мол, что с него взять, он шаман, знахарь. Сама, мол, должна была знать, на что идет.
Что можно успеть за короткий визит? Что-то, наверное, можно. Во всяком случае, программа, которую составила для меня Гульмира, выглядит серьезно: два дня практической работы с врачами в отделении радиологии Национального центра онкологии и гематологии. На третий день — лекция для ординаторов Киргизской государственной медицинской академии; затем — встречи в верхах, с ректором КГМА, с заместителем министра здравоохранения Кыргызстана. Подведение итогов, фотосессия для прессы. Сколько ездил по всяким волонтерским программам, а такого приема с помпой не помню. Стало быть, надо паковать парадную одежду. Два костюма и три галстука. Замминистра все-таки.
Гульмира — сила, но и у Айжамал с Мусой своя программа: прежде чем меня «умыкнут онкологи», они должны показать мне хоть что-нибудь из того, ради чего ездят в Кыргызстан.
— «Золотого теленка» помнишь? — говорит Муса. — «Легенду озера Иссык-Куль»?
— То есть ты предлагаешь мне выступить в роли Яна Скамейкина? «Сердце красавицы склонно к измене»! Кстати, а что означает на самом деле «Иссык-Куль»?
— «Теплое озеро». Потому что зимой не замерзает.
— А «Бишкек» что значит?
— На этот счет разные теории есть. Вообще «бишкек» — это мутовка для взбалтывания кумыса. Но те, кому это кажется недостаточно благородным, продвигают другие версии. Дескать, Бишкек — имя какого-то там древнего батыра или вроде того. Но это все из серии «сердце красавицы склонно к измене». Бишкек — мутовка.
— Вообще интересно, откуда берутся названия городов. В прошлом году я узнал, что «Душанбе» означает «понедельник». Мои иранские друзья недоумевают, почему столицу Таджикистана назвали в честь дня недели.
— Ну это как раз понятно: значит, там базарным днем был понедельник. Душанбе — понедельник, Сешанбе — вторник… В Киргизии тоже есть такая топонимика. А вот «Иссык-Ата» ты как переведешь?
— Теплый Ата?
— Ну помнишь, мы в прошлом году говорили, что Алма-Ата — «отец яблок»? Значит, Иссык-Ата — отец тепла.
— А что это? Город?
— Санаторий в горах. С горячими источниками. В советское время это было очень востребованное место. Айка там, можно сказать, все детство провела. А сейчас он полузаброшен. Судя по твоим книгам, это как раз то, что ты любишь. Вот мы сейчас туда и поедем. Будет тебе материал для следующего травелога.
Муса прав: горный курорт Иссык-Ата со всей его предысторией так и просится в травелог. Как сказал бы наш казахский друг Ернат, очень «фактурное» место. А Айжамал говорит: «Места боевой славы». В детстве она каждое лето ездила «на воды», проводила здесь целый месяц. Закрытый санаторий для советских випов — как это выглядело? По описаниям что-то вроде «Волшебной горы». По прибытии всем отдыхающим в обязательном порядке «назначали» болезни и определяли режим. «Тебе какой режим дали? — Мне второй, а тебе?» Второй режим — полулежачий. Парафиновое обертывание, грязевые ванны, щадящие прогулки в горах — чем не Томас Манн? Но в отличие от того санатория, где в течение семи лет лечился от «очажка» молодой инженер Ганс Касторп, здесь была еще и культурно-развлекательная программа, характерная для всех советских пансионатов. Курзал, где крутили индийское кино и устраивали танцы; библиотека с приключенческой литературой; пинг-понг. Этот зачарованный мир помню даже я: лето 1989 года, подмосковный пансионат «Березка», первая любовь — не какая-то там мадам Шоша, фантазия Манна с «киргизскими глазами», а большелобая девочка Настя, моя напарница по бадминтону.
