— Шанс?! — вздрогнул Сашка и дотронулся до фингала. — Я честный человек! И вас совсем не знаю!
— Един-ствен-ный выход, — отчеканил начальник, — идти ко мне завхозом!
— Нет! — отрезал Сашка и гордо вскинул голову.
— К окладу пятьдесят процентов полевых…
— Нет! И нет! — завопил Сашка. — Добровольно? В такую кабалу? Нет!
— Премию дам! — твердо пообещал начальник.
— Я ваш юмор совсем не понимаю! — оскорбился Сашка и поправил на себе планшетку. — Я всю вашу жизнь, — завопил вдруг Сашка, и начальник поднял брови, не ожидал он такой громкости, — всю вашу жизнь дотла знаю! Вербовка сплошная! И при такой калькуляции вы о завхозе не думаете, об уважении к нему!.. Нет!
— Ну, ладно! — поскучнел начальник. — Мы для тебя — вербовка… Но в гости-то зайди, в поселке столовая закрыта. Что мне твой прежний начальник скажет?
— Он-то скажет, — неуверенно протянул Сашка и переступил в своих хромачах.
— А ну-ка, парни! — махнул рукой начальник, и студенты во весь голос заорали:
Мы живем за тем меридианам,
Где Макар телят своих не пас.
— Сколько вас?! — зажмурился Сашка.
— С тобой — сорок один! — ответил начальник.
— О, шайтан! Али-Баба и сорок разбойников, — отрезал Сашка и независимо сел за стол.
Никогда не думал, что столько сможет проглотить невысокий, щуплый человек с запавшими щеками. Сашка опрокинул в себя миску ухи, миску борща, миску макарон по-флотски, гречневую кашу, банку тушенки И банку сгущенки, выпил чайник густого до черноты чая, а начальник пододвигал ему жареную рыбу — трещали рыбьи головы, пододвигал пряники — и те исчезали в Сашке.
— Рубай, Александр! — подбадривал Алексей Иваныч. — На Ямале так не кормили?
— Кормили, — с набитым ртом, невнятно ответил Сашка.
Начальник принялся потихоньку окручивать Сашку, но вскоре стало ясно, что он не больно-то сопротивляется, хотя упрямо выдвигает один и тот же тезис:
— Завхозом не могу! — уперся Сашка. — Но мог бы больше пользы принести как заместитель.
— Каким заместителем?
— Заместителем начальника по хозяйственной части, — отрезал Сашка.
— Да у меня нету такой должности! — удивился начальник. — Не было никогда! И не будет!
— Можно заведующим хозяйственным отделом! — не сдавался Сашка. — Но лучше, конечно, заместителем по хозяйственным вопросам.
— Да нет такого у меня, — чуть не взвыл начальник. — Тебя оклад устраивает?
— Устраивает.
— Берись! — протянул руку начальник.
— Пиши в трудовой — «заместитель», — уперся Сашка.
Начальник поволок Сашку в контору. Седенький, глуховатый инспектор вежливо, со всех сторон прослушал и обнюхал Сашку, потухшим взглядом холодно просветил документы и проскрипел:
— Нужна престижная должность? Паблисити?!
— Да! — не понял Сашка. — Очень!
— Понимаю… — задумался инспектор. Он разгладил легонькой ладошкой Сашкину трудовую, склонил набок голову и красивейшим бисером начертал: «Начальник технического и материального снабжения Заполярной партии».
— Есть же умные люди! — гордо вскинул голову Сашка Абдулов.
— Ну, слава богу, — вздохнул Алексей Иваныч. — Займусь геологией!
Сашка маленький, горластый, длинноволосый, тонконогий и верткий, как кедровка. Говорить тихо он так и не научился — в армии сержантом был, а потом то прорабствовал, то завхозничал.
Он считает себя умным и хитрым, этот Сашка. Считает себя насквозь прожженным и проницательным, прошедшим все огни и воды, потому что третий год выезжает с геологами в горы.
— Ты меня Сашкой не зови! Не зови, слышишь! — требует он от студентов и младших техников, шурша бумажками. — Все-таки я как-никак заместитель Алексея Иваныча по хозвопросам. Вся подотчетность на мне. Материальная ответственность… Анархия у вас, а не производство! — вопит Сашка в нерушимой тишине белой ночи. — Ночь-полночь, целый день на склад лезут — одному чай давай, другому мясо, третьему — табак… Бери враз — зачем человека беспокоить? Я, понимаешь, всякий дефицит к себе волоку — огурцов соленых две бочки да капусту, а никто не ест! Почему?
— Огурцы-то прошлогодние, пенятся! Гниль! — басят от костра. — Кто-то выбросил, а ты подобрал! Ишо хвалишься…
— Это я-то подобрал?! — взвивается завхоз. — А кто у меня шпагат весь запутал? Кто его, шпагат, так заклубил, вплоть до списания? Кто у меня гвозди без спроса взял? Почему у костра топоры разбросаны, почему они бесхозные, я вас спрашиваю? Кто, обратно, у пилы зуб выломал? О, шайтан, горит все, как в огне!
И начинает завхоз метаться по лагерю, наполняя его суматохой, криком и возней.
— Это что? — свирепо спрашивает Сашка. — Что за промокашка? Это что — заявка?! — и он презрительно, со всех сторон рассматривает ее, принюхивается, шевеля широкими ноздрями, он хочет напугать нас, напугать так, чтобы мы все лето целыми днями слонялись бы за ним и клянчили.
— Открывай склад! — не выдерживает Алексей Иваныч. — Живо! Люди в маршрут торопятся…
С достоинством мажордома Сашка двигается к зимовью, выдирает из кармана ключи, скребет ими в замке и распахивает дверь в полутьму. Мы долго ковыряемся в складе, вытаскиваем спальники и сковороды, получаем компот и гвозди, накомарники и кайла, горох и подковы. А он ходит за нами и стонет.
— Ну — давай! Давай! Развороти здесь все, шурум-бурум, давай… Порядок был, да? А у тебя от порядка шкура линяет, да?
Лупы и компасы мы нашли в ящике с напильниками, в резиновых сапогах — гвозди, рядом с мешком сахара притаилась канистра с керосином. Все как надо.
— Возьми лампу, а? — предлагает завхоз. — Десятилинейная, с двумя комплектами фитиля.
— Отдай ее Алексей Иванычу, — подначивает главный геолог, — он любитель антиквариата…
— Ага! Значит он — любитель… — Сашка принялся суконкой надраивать бронзовый, весь в завитушках, древний светильник. — Для меня прежде всего, чтобы начальник во мне нуждался. А я уж его уважу… Алексей Иваныч, — окликнул Сашка задумавшегося начальника. — Глядите, говорят, вы любитель?
— Ух ты! — поразился начальник. — Канделябр… В стиле ампир или барокко?
— Во-о! — обрадовался Сашка.
— Нет, Александр, не надо лампы Аладдина! Ты разбейся, а достань к осени «летучую мышь».
— Понимаю, — и завхоз бочком-бочком запихивает под стеллаж легкий аккумулятор.
Сашка ныряет в груду снаряжения и находит подзорную трубу, наверное, ту самую, с которой пиратствовал Бармалей. В каком музее он прихватил ее — осталось неизвестным.
