полную чашу блаженства, совершив свой обет.
Мы въехали в укрепленные Вифлеемские или Яфские ворота, и очень скоро, сошли у дверей Патриаршей обители. Это было Марта 31 числа. Сын далекаго севера, я не менее того, вступил в Иерусалим, как в свою родину, близкую сердцу моему. После долгого пребывания с неверными, — радостно было мне среди братий, под кровом икон нашей церкви. Я едва верил, что нахожусь близ Гроба Христова, и поспешил в Храм, но двери его, стрегомые мусульманами, были еще заперты. Митрополит пригласил меня идти вместе с ним к заутрени.
Среди тишины темной ночи, я приступил в первый раз к величественному преддверию Храма Гроба Господня. Обе половины, огромных ворот были открыты настежь. Бесчисленные огни свечей блистали перед большими стенными иконами, изображающими снятие со креста и погребение Спасителя. Тотчас при входе, в ложе привратника, я увидел сидящих, поджавши ноги, турок, с трубкой во рту и играющих в шахматы; — мое сердце сжалось грустию: толпа расступилась перед нашим янычаром, — и в нескольких шагах от нас лежал на помосте камень, одетый желтым мрамором, и окруженный большими свечами, — это тот самый, на котором благообразный Иосиф облекал в плащаницу, снятое со креста тело Иисусово. «Господи!» сказал я невольно, пав ниц со слезами; «страдания Твои еще не прекратились! Крещенные во святое Имя Твое и искупленные Тобою, владеют этим миром, а нечестивые стерегут святилища Твои!» Но христиане не должны смущаться, что такие великие святыни находятся в уиничижении языческом. Спаситель мира, подвергнув Себя на земле всем страданиям человеческим, оставил и святыни Свои под теми же законами природы, которым подвергалось Его Божественное тело. В смятении чувств, я не помню, как я дошел до Гроба Спасителя. Тут я дышал свободнее; отдельный придел скрывает погребальный вертеп Господа. Там я пролил слезы покаяния, и первая молитва моя была за давших мне жизнь и за близких сердцу моему. Не могу описывать, — и как выразить восторг, умиление и горесть христианина-грешника у Гроба Спасителя, и наконец на Голгофе, у отверстия, где стоял крест, и у расселины распавшейся скалы!
Началась заутреня. Не только что помост Храма был весь закрыт народом, но — все приделы, все хоры, все галереи и даже некоторыя карнизы имели своих богомольцев или зрителей. Нынешний год, для всех христан, — Пасха приходилась в один и тот же день. Зрелище этой необъятной толпы, чьи лица резко изображали представителей всех частей света, поразительно! Глухой шум слитых голосов сначала удивляет и беспокоит европейскаго христинина, привыкшаго к благочестию храмов Божиих; но при виде непоколебимого и ни чем не развлекаемого благочестия многих истинно молящихся людей — этот шум, кажется шумом бурной стихии. Возжение свечей с принятием ваий, вдруг обнаружило несметное число наших единоверцев. Весь ход направился с хоругвями и с пальмовыми ваиями в руках, от греческаго алтаря, сквозь царския двери, прямо ко Гробу Христову, который находится на противной оконечности Храма. С разрешения Митрополита, те светские лица, которые находятся в алтаре, должны следовать за духовенством через царския двери, чтоб охраниться от толпы; с трудом покорился я этой необходимости. Впереди священного хода шел мусульманский привратник храма — и с криком, разгонял бичем напирающую толпу. Вот как изображено смиренное шествие Искупителя в Иерусалиме! Я утешал себя зрелищем усердия богомольцев; многие с вершин карнизов или колонн простирали руки, а матери, своих младенцев, — чтобы коснуться краям развевавшихся хоругвий. Эта картина была достойна Иерусалима!
Тогда исхождаше к нему Иерусалима и вся Иудеа, и вся страна Иорданская, и крещахуся во Иордане о него, исповедающе грехи своя.
Мф.3:5,6.
Настала Страстная неделя. В Иерусалиме с давнего времени, первый день этой недели определен на путешествие к Иордану, для омытия себя водою Искупления, в приуготовление к принятию страшных таинств, и уже после того, заключаются в Храм Гроба Господня, до дня Христова воскресения. Я отлагаю подробное описание Храма до этого времени. Я последовал за несметною толпою христиан к священной реке.
Еще накануне этого дня Иерусалим вышел из обычной тишины своей, и представлял вид многолюдного торгового города. Движение толпы было необыкновенное. Ряды навьюченных верблюдов и лошадей тянулись со всех концов улиц и шум отправлявшихся не утихал во всю ночь. Мы выехали не рано, вместе с драгоманом греческаго монастыря. Путь наш пролегал по Страстной улице чрез Гефсиманские ворота. С стесненным сердцем я ехал на хорошо убранном коне, среди шумной толпы пеших и конных, беспечно попиравших путь глубоко-трогательный, навеки освященный! И я дал себе внутренний обет, не проходить по этому пути отныне, иначе как пешему.
На высотах, господствующих над Иосафатовою долиною, сидел под маслиною Муселим Иерусалимский, некогда известный грабитель христиан. Окруженный своею свитою, он курил трубку, запивая кофеем и глядел на несущуюся толпу мимо горы Элеонской, по дороге к Вифании. Путь этот от Иерусалима до Иордана, так много следимый священными стопами Спасителя, будет мною описан после, во всей подробности, когда я пройду его в уединении, среди пустынной тишины, приличной великим воспоминаниям.
Не смотря на пестроту разноплеменной толпы, покрывавшей всю дорогу так далеко, как только мог следовать глаз, — я был поражен тою дикостию гор, которая начинается от высот Вифании до самой долины Иерихонской. Здесь раздавался глас вопиющего в пустыне.
Под горным сводом, противу развалин той гостиницы, где, по преданию, происходила сцена благого Самаритянина, мы во второй раз встретили Муселима Абугоша, который также направлялся со своею свитою к Иордану, для охранения поклонников от бедуинов; он опять сидел на ковре за трубкою и кофеем, и убедительно просил нас отдохнуть с ним; мы исполнили его желание. Увидев в руках моих ландкарту и узнав ее употребление, он спросил, можно ли на ней видеть место его рождения, — Кариат-Енеб, — которое встречается на пути от Рамлы в Иерусалим? Надобно было видеть его удивление, когда я ему показал, где оно находится; он обращался ко всем, чтоб разделить свое удовольствие и похвалиться значительностию этого места. При отторжении Сирии от Турецкой империи, когда армия Ибрагима завладела уже главными местами Сирии, Абугош, видя, что дела Мегмета-Али берут перевес, послал к нему заблаговременно, в залог повиновения, своего сына; он кажется доселе находился в Акре; это самое удержало Абугошу Муселимское место в Иерусалиме. Брат его родной, носящий с ним одно имя, живет в Кариат-Енебе, принадлежности Абугошей; он называет себя начальником гор Иудейских, и ему не поверяют другого владычества, кроме этого
