часть Гарри Поттера, и через пять минут с одного из эвкалиптов на землю спустилась сова. Мистика.
Ехала по городу на велосипеде и увидела огромных сурков – капибар – на газоне, чуть с велосипеда не упала. Они были мокрые после купания, с зализанными прическами, как у молодого Элвиса Пресли.
На берегу океана были разбросаны маленькие черные высохшие кармашки, из них ранее появились акулята. Забрала один с собой на память.
Грифоны-падальщики огромной толпой ели крупную мертвую рыбу на берегу. Очищали океан от мертвецов.
Обезьяны в Рио как из мультфильма «Мадагаскар»: интересовались часами одного из волонтеров.
В одном из бразильских городков пешеходная туристическая тропа приводит в пещеру с летучими змеями.
У китов в сентябре начинается сезон миграции, и они проплывают мимо берегов Флорианополиса, бьют хвостами о синь поверхности воды и играют, выпрыгивая из океанской толщи.
Голографические бабочки размером в две ладони присаживались на голову и плечи, совершенно не боясь меня.
Меня в лесу Рио однажды укусили примерно сорок диких ос. Ноги саднило, и они были опухшими примерно неделю.
Огромная черепаха в порту Рио на секунду показала мне свой столетний панцирь и скрылась в толще воды.
Интересно, если бы животные умели писать книги, стали бы они описывать восторг от встречи с человеком?
На фазенде во Флорианополисе, где я обитала во время строительства тропы, начинался курс пермакультуры. В наш небольшой домик должны были съехаться ребята со всей Бразилии, чтобы научиться жить в гармонии с природой и работать на земле. На кухне было много работы, и хозяйка фазенды вызвала на помощь свою маму, которая сорок лет проработала поваром в бразильском ресторане.
Ее звали донна Маристелла. Я впервые повстречалась с ней на кухне во время приготовления обеда. Она была дородная, с большим животом и крупными грудями, словно та самая малютка Баубо. У нее был талант оказываться во всех местах одновременно. У плиты она ворочала гигантские кастрюли, в которых булькало ароматное варево. У стола она резала овощи идеальными кубами большим ножом. Возле двери она, в пару и чаду горячих ароматов, стирала со лба пот и натягивала передник на полный живот. В противоположном от плиты углу кухни она, нагибаясь к полу, разжигала печку, надувая свои круглые щеки. Она мыла, скребла, чистила, посыпала, месила, жарила, выгоняла любопытных кур из-под стола и снова возвращалась к булькающим вулканам кастрюль. Она была той самой пузатой богиней, не просто олицетворяющей плодородие, но творящей его собственными руками, готовящая кушанья для каждого голодного, большая и спокойная, как кит.
Я стала ее подмастерьем на кухне: чистила ведра картошки, коптила газовой плитой, мыла сто тысяч грязных тарелок, мазала большие противни топленым маслом, месила хлеба, варила кофе и готовила бразильские блюда. Кухня ходила ходуном, когда мы готовили. Солонки и перечницы плясали канкан, масло разливалось блестящей пленкой по поверхности теста, листья салата, словно опахала, летали в воздухе, помидоры, спагетти, картофель кружили хороводы, словно русские дети на Новый год, грязная посуда, прокатившись на карусели моих рук, становилась чистой, лава кипящих супов проливалась сквозь жерла вулканов-кастрюль. А донна Маристелла в это время рассказывала на португальском истории из своей юности, нашептывала бразильские сказки, шутила самые безбожные шутки, а я смеялась так неистово, что с утра можно было никого не будить – все просыпались от моего хохота.
Мужчинам в нашем тесном мирке было не по себе. Когда кто-нибудь из них случайно заходил на кухню, он чувствовал себя не в своей тарелке: разговоры прерывались на полуслове, мы заговорщически переглядывались с пузатой богиней и терпеливо ждали, пока непрошенный гость покинет оккупированную нами территорию. В присутствии донны Маристеллы я начинала глубже дышать, громче смеяться и тоньше чувствовать. Ее опыт 74 лет, знание жизни во всей ее полноте, бедности и богатстве, радости и тоске, приобретениях и утратах обитал в морщинках на ее лице, в мастерстве ее рук, в крупном теле, рожавшем огромное количество раз. Она обладала даром работать без устали сутками напролет. Ее появление на кухне сопровождалось возгласом: «Пришла». Мы здоровались, хлопая друг друга по бедрам, и начинали наше колдовство. Когда она готовила пироги, она счищала с противней сладкие крошки и приберегала их для меня, никому не разрешая ими лакомиться, зная о моих пристрастиях.
Моя жизнь казалась краше после каждого дня, проведенного с донной Маристеллой. Она облегчала душу всеобъемлющим принятием, отсутствием запретных тем, осуждения и понукания. Эта простая женщина, никогда не бывавшая за границей, воспитавшая пятерых детей, была грациозна и сильна своим внутренним огнем, который горел в ее теле. Она словно вышла из мира духов, где есть люди-деревья, люди-птицы, люди-звери. И она была медведицей, главой и хранительницей рода, плодовитой и сильной добытчицей, но при этом игривой лакомкой, любящей мед. Она пробудила во мне дикость, самость, творческое отношение к повседневности. Она вернула мне веру в собственное предназначение и красоту движения по своему собственному пути, разрешила мне интуитивно следовать через темный лес предрассудков и непонимания.
Однажды к ней в гости приехала одна из ее многочисленных внучек. Она пришла на кухню, когда мы с донной Маристеллой готовили обед, и начала с нами играть. Донна Маристелла отгадывала загадки внучки с изобретательностью ученика математической школы, одновременно помешивая шкворчащие на плите бобы, вымешивая тесто для порции нового хлеба и расщепляя дрова для печки. Вечером мы ушли с ее внучкой купаться на озеро и вернулись после ужина. По возвращении мы нашли огромный кокосовый торт, который богиня сделала, пока мы прохлаждались на озере. Рядом с тарелкой торта в большой чашке, накрытой тарелкой, лежали крошки, которые донна Маристелла заботливо собрала для меня с противня.
Донна Маристелла покинула фазенду раньше меня. Ресторан ее уже очень заждался. Когда мы прощались, то в нас обеих не было ни тоски, ни печали, и наши животы сотрясались от смеха.
Неудавшийся бразильский мачо
Я пришла танцевать фохо в один из баров Флорианополиса. Публика была прямо как на подбор. Парочки – они весь вечер будут танцевать только друг с другом. Мачо – они пришли пообниматься-поцеловаться. Стареющие мачо – они рассчитывают минимум на объятья. Танцоры – они выискивают в толпе тех, кто сможет повторить все па из программы экзамена по социальным танцам и вовремя потянуть носочек. Не умеющие танцевать жались в уголке и пытались запомнить движения. Пивные любители сжимали
