они получили повышения по службе, ссыльные добились возврата многих своих гражданских прав, все они остались в истории великими и достойными людьми.
Вы скажете – ну и что? Таких историй, как история Макшеева, можно во множестве притянуть за уши. Согласен.
Доктор ботаники Александр Германович Генкель родился в Вильно, а образование получил в Санкт-Петербурге, затем долго и плодотворно работал в Крыму, Норвегии, столице Российской Империи. Кроме науки много занимался народным просвещением. Писал статьи для энциклопедий. В сферу его научных интересов попадали покрытосеменные растения, но особую известность он снискал исследованиями планктона и водорослей. Был женат, причем дважды, на дочерях того самого Алексея Ивановича Макшеева. Дважды, потому что первая жена умерла от чахотки, и он взял замуж ее сестру. Гусары, про анекдот «Вы будете смеяться, но Сарочка тоже умерла» все в курсе.
В 1904 году Генкель принимает участие в экспедиции Николая Книповича на Каспий. Эта экспедиция ставила своей целью выяснить причины катастрофического снижения популяции каспийской селедки.
Будучи в Астрахани, нам удалось раздобыть и попробовать эту вкусную рыбу, называемую местными залом, или бешенка. Все дело в характерных конвульсивных движениях, присущих каспийской сельди во время нереста.
Так вот, в конце XIX века популяция этой рыбы на Каспии стала падать до такой степени, что и государство, и наука, и общество забили тревогу. Экспедицию снаряжали всем миром, кое-какое оборудование даже сняли с арктического ледокола «Ермак». Денег в условиях Русско-Японской войны не хватало. Однако экспедиция состоялась.
Был получен богатейший научный материал. Работы Генкеля по планктону Каспия были признаны эталонными. Что касается сельди – подтвердились сделанные полвека назад выводы Карла Бэра о том, что пойманная рыба до сих пор варварски перетапливается на жир для изготовления свечей. Тогда Бэр открыл глаза туземцам на пищевое значение сельди, предложив заменять при свечеделании сельдяной жир на тюлений. В какой-то мере это произошло, но полного замещения не случилось. Зато сельдь стали есть с удовольствием, что лишь увеличило вылов.
И лишь ленинский план электрификации России ГОЭЛРО стал спасением для каспийской сельди. Ибо если в 1913 году в России было 35 электростанций, то через пятнадцать лет, к концу 1927 года, их было уже 858. Спрос на свечи упал.
Прогресс не всегда несет в себе угрозу природе. Бывает, что он ей помогает. И даже ощутимо меняет ситуацию.
Конечно, Ленин думать не думал ни о какой сельди. Им даже не владела великая мечта. Великая мечта – это произведения Андрея Платонова об электроэнергии как проводнике жизни. Того самого Платонова – вот ведь дело! – что написал об Устюрте повесть «Джан». Миры и связи, миры и связи…
А завиральная блажь о доставке каспийской нефти по железной дороге – АЛГЕМБА – обернулась грандиозной аферой и грандиозной трагедией.
Другая ленинская идея – ГОЭЛРО, в которой Каспий отдельно вообще никак не фигурировал, принесла Каспию, его природе ощутимую пользу.
Увы, миром движут идеи, но никак не мечты. Впрочем, мир движется – значит, все устроено верно.
Еще одной причиной гибели сельди-черноспинки было, как считают некоторые ученые, то самое ее особенное поведение во время нереста. В былые времена сельдь эту обнаруживали во время нерестового хода аж у Сызрани. И она, забравшись так высоко вверх, отметав икру, обессилев, просто не могла вернуться обратно. Гиб и молодняк, и по той же причине. И хотя консенсуса среди ученых по этому вопросу нет, существует мнение, что ситуацию исправила гидроэнергетика. Сейчас сельдь из Каспия не проходит выше плотины Волжской ГЭС. Это создает другие проблемы, но путь скатывания обратно в Каспий отнерестившейся рыбы стал короче.
Когда я рассказал эту историю жене, она обрадованно воскликнула: «Ну хоть черноспинке польза от этих плотин! Хоть за черноспинку я теперь спокойна!»
Но вернемся к Генкелю. Замечательный этот петербуржский ученый был бы достоин упоминания в нашем рассказе только из-за участия в Сельдяной экспедиции. Его женитьба двумя браками на дочерях А. И. Макшеева, чьему перу принадлежит военно-статистическое описание Пермской губернии, тоже бы нам сгодилась, хотя это, конечно, исторический анекдот.
Я бы и без него упомянул Генкеля, ибо его имя в ряду исследователей Каспия, вместе с Бековичем, Соймоновым, Карелиным, Палласом, Гмелиным, Бэром, Андрусовым, Книповичем, должно (и будет!) сиять неугасимой звездой.
Но был в жизни Александра Германовича Генкеля еще один поворот. В начале ХХ века Урал по-прежнему был опорным краем державы и необходимость в квалифицированных промышленных и научных кадрах давно назрела. Стараниями общественности, представителей промышленности и бизнеса, в частности Н. В. Мешкова, в Перми в 1916 году появляется первый на Урале университет – сначала как отделение Петроградского, а год спустя, решением Временного правительства, уже в качестве самостоятельной единицы.
Вернувшись с фронта Первой мировой войны, доктор Генкель почти сразу принимает предложение создать и возглавить в новом вузе кафедру ботаники. В Перми Генкель продолжает самоотверженную научную работу, изучает фитопланктон уральских водоемов, принимает участие в экспедициях на Крайний Север, выступает с лекциями по всему Уралу. С установлением советской власти возглавляет губернскую комиссию по районированию, выводя, в сущности, на современный уровень дело, начатое его тестем, А. И. Макшеевым.
Именно благодаря стараниям Генкеля была обоснована необходимость выделения Пермской области как отдельного географического и экономического района.
Сил профессора хватило и на устройство и поддержание в Перми ботанического сада. На умножение его семенного и обменного фонда. А семена, под авторитет Генкеля, даже в то сложное время шли со всего мира.
Сад этот существует и до сих пор в университетском кампусе и является одной из удивительнейших достопримечательностей Перми. А его центральным экспонатом является растущая по сию пору финиковая пальма, посаженная самим Александром Германовичем. Сейчас ей уже больше ста двадцати лет, и она продолжает расти, для чего периодически достраивают купол оранжереи.
Вот так посланцем с далеких южных берегов Каспия, возможно тех самых иранских рощ, что поставляют нам отменные финики, с тех самых земель, откуда шли в нашу древнюю глухомань нескончаемые караваны с сасанидским серебром, замысловатым, окольным путем проник к нам этот удивительный гость и угнездился навек.
И совсем по-иному видится судьба великого человека Александра Генкеля, в отзвуках рассказа о которой, через связь времен и мест, мы можем видеть тени не менее удивительных и великих людей: Алексея Макшеева, Алексея Плещеева, Тараса Шевченко, Людвига Турно, Бронислава Залесского, Сигизмунда Сераковского, Николая Книповича. Всех их связывает Каспий, Мангышлак, многих из них связывает Пермь, а между ними путь. Вряд ли шелковый, но всегда великий.
И мне до боли и слез горестно, что могила Генкеля сейчас находится на территории позорно убогого, устроенного на месте архиерейского кладбища,
