больше ничего.
Начинает смеркаться. Проводница приносит ужин и постельное белье, выпивает с нами. На раз, два, три все дружно кричат «чай-йо!», и в этот момент включается светомузыка, появляется диджей, и весь поезд превращается в один большой ночной клуб. Пассажиры, тайцы и европейцы вперемешку пляшут в проходах, в тамбурах, в вагоне-ресторане. Если кто надеялся этой ночью поспать, пусть не надеется — зажигательный праздник продолжается до самого утра, до прибытия в бессонный Бангкок, где лихие туктукщики — тут как тут, ловят помятых клиентов у дебаркадера.
* * *
Бангкок — мегаполис с пробками, небоскребами и Королевским дворцом, впечатляющим не меньше, а то и больше, чем китайский Запретный город. Тайская архитектура вообще ослепительна: многоярусные крыши с расписными фронтонами, украшенные ламионгами и чофахами [96], золоченые колокольчатые башни с острыми шпилями, ввинчивающимися в небо, иконография на массивных колоннах мандап и стенах просторных залов, исполинские демоны-стражи у входа в пхутта-ват. Ходишь с задранной башкой и отвисшей челюстью, восторженно ахаешь и все-таки недоумеваешь: как-то не вяжется вся эта роскошь в храме Изумрудного Будды с учением тхеравады, предписывающим поиск «Будды в себе самом» и если не аскезу, то уж точно воздержание от привязанности к мирским почестям да богатствам. Выходит, проповедовать можно все что угодно. Рано или поздно все сводится к общему знаменателю: тот и царь, чьи коровы тучней; тот праведней, кто дает больше денег на строительство храма; если ступа из золота высшей пробы, значит, и власть от Будды. В храмовой лавке продаются свечи в человеческий рост и восковые фигуры буддийских монахов. Кто покупает все это? Разве что «новые русские» из анекдотов тридцатилетней давности. Не менее диковинны и экспонаты в королевском музее живописи. Ни Боттичелли, ни Тициана вы здесь не найдете, зато есть несколько работ кисти отца Роберта Де Ниро (о том, что Де Ниро старший был художником, помнят, кажется, только в Таиланде). Основная же часть экспозиции посвящена живописи короля Рамы IX. «Ой, ничего себе, — удивляется Алка, — я тоже писала такие картины… когда училась в четвертом классе». К счастью, она говорит это тихо и по-русски. Если бы кто-нибудь услышал и понял, последствия могли бы быть самыми серьезными. За оскорбление величества в Таиланде могут влепить до пятнадцати лет тюремного срока. Преступником считается и тот, кто скомкал или случайно наступил на купюру в сто бат: ведь на ней изображен лик короля. Не проступок, но грех. Тхеравада учит: «Нет никакого Будды, кроме нас самих». Но высшая власть, безусловно, есть, и обряды поклонения напоминают нам о том же, о чем и законы: эта абсолютная власть — от Будды. Вот почему его величество король три раза в год собственноручно переодевает изумрудного Будду, проделывая это не только с церемониальной торжественностью, но и с трогательной заботой, как если бы переодевал своего немощного отца. Или сына.
Запомнились еще несколько ритуалов: как прихожане производят молитвенный жест артишокоподобными растениями на длинных стеблях; как по залу прохаживаются взад-вперед монахи-надзиратели, следящие за тем, чтобы кто-нибудь из мирян, сидящих на полу, не вытянул ноги пятками к Будде; как настоятель, проходя мимо молящихся, дует на них, как дуют на суп, а они в ответ складывают руки лодочкой, чтобы поймать в ладони его драгоценное дыхание.
* * *
На второй, третий и четвертый день в Бангкоке у нас запланирована одна и та же программа: с утра — курсы медитации в буддийском монастыре; затем — марш-бросок по дворцам и храмам столицы. Ват Арун, Ват Пхо, Ват Бенчамабопхит — один другого краше и помпезней. Дворец Дусит, архитектурный памятник эпохи Раттанакосина (XVIII век), и пристроенный к нему дворец Виманмек с европейским интерьером и живописнейшим садом. За ним — другой сад, еще более живописный, и третий. Тренажерный зал на открытом воздухе (кажется, это — паназиатский тренд: такой же фитнес под открытым небом есть и в Ханое, и в Шанхае, и в Ташкенте). Парк Люмпини — вероятно, один из самых красивых парков в мире. Гуляя по нему, на фоне небоскребов нового Бангкок-Сити в отдалении и богато оснащенной детской площадки вблизи вдруг замечаешь распластавшегося на дороге варана. Вот когда понимаешь, что ты довольно далеко от Канзаса. С утра в парке группа пожилых людей занимается ушу, другая группа — йогой (на лужайке — дюжина пенсионеров, все, как один, делают стойки на голове); компания молодых людей играет в «сепак такро» — «ножной» волейбол, помесь футбола и капоэйры через волейбольную сетку. Под мостом на выходе из Люмпини расположилась кофейня. Идущий по мосту дергает за веревку колокольчика, прикрепленного к перилам, и через несколько минут снизу на веревке поднимают ведерко, а в нем заказ — идеальное глясе в пластмассовом стаканчике.
Парки, храмы, музеи, дворцы… Всюду дозированный национальный колорит. На набережной тут и там торчат золотые фигурные колышки — элемент храмовой архитектуры, воспроизведенный здесь в качестве напоминания о том, чем славен этот город, эта страна. Здесь как нигде понимаешь, что богатство культуры и ее красочность — разные вещи, не всегда коррелирующие друг с другом. Таиланд невероятно колоритен, ярок, живописен; он потрясает своей природой и архитектурой. При этом по части литературы, философии, музыки он заметно уступает другим азиатским странам, включая соседние. И, возможно, именно это сочетание ошеломляющей красоты с умеренной (непугающей) сложностью и глубиной культуры делает его идеальным для туризма. А может, я просто не знаю и не понимаю. Скорее всего. Для того ведь и едешь туда, где твое знание ограниченно, а реакции не доведены до автоматизма, чтобы постигать новое — и гарантированно садиться в лужу.
Вдруг вспомнилось: в 91‐м году в Чикаго я, ученик седьмого класса, решил представить на местный конкурс по географии работу, озаглавленную «S̄wạs̄dī c̄hạn mā cāk pratheṣ̄thịy» [97]. В ней рассказывалось об истории тайской общины в Эванстоне, одном из пригородов Чикаго. Исследовательской эту работу можно было назвать с натяжкой: весь мой рисерч сводился к двум интервью. Одно я взял у соседа-аспиранта (в то время мы с родителями жили в общежитии для аспирантов и внештатных лекторов Нортвестернского университета), а другое — у владельца тайского ресторанчика. Попросил их рассказать о своем эмигрантском опыте, а заодно — о том, что они знают про тайскую эмиграцию в США вообще. Получилось неказисто. Но сама тема, да и подача (с щедрыми вкраплениями тайских фраз, записанных со слуха и наверняка безбожно перевранных, а также — ни на чем не основанных авторских домыслов) выглядели настолько странно, что жюри конкурса
