Клаузевиц холодно комментировал ситуацию Хорнблауэру, пока они разглядывали открывающуюся панораму в подзорные трубы. Похоже, для этого доктринера осада была всего лишь поводом для интелектуальных упражнений. Можно было с математической точностью рассчитать скорость продвижения апрошей и разрушительное действие батарей, предвидеть каждое движение атакующих и ответный контрход, с точностью до часа предсказать момент решительного штурма. Теперь, когда уже невозможно было больше вести огонь по все приближающемуся апрошу, настало время попытаться приостановить осадные работы при помощи вылазки.
— Но, — возразил Хорнблауэр, — если французы узнают, что готовится вылазка, то они ведь приготовятся к ее отражению?
— Да, — согласился Клаузевиц, его холодные серые глаза оставались бесстрастными.
— Не будет ли лучше застать их врасплох?
— Да. Но как это сделать, находясь в осаде?
— Мы же захватили их врасплох с бомбардирскими кечами.
— Да, но сейчас…
Клаузевиц указал на батареи, которые прикрывали ближний конец бухты.
— Но все же, — начал Хорнблауэр и прервал на полуслове. Критические замечания не имели смысла, если не сопровождались конструктивными предложениями. Он опять внимательно оглядел осадные работы, призывая на помощь все своё вдохновение, когда внизу взревели пушки. Пушки стреляли и выше по течению реки, где французы штурмовали пригороды Митау, расположенного на другом берегу реки напротив Риги. Силы защитников таяли, а Макдональд, подобно бульдогу, все крепче стискивал хватку своей осады и ослабить ее было нелегко. Все ресурсы Пруссии были брошены на обеспечение снабжения его армии всем необходимым для осады и французский маршал до сих пор доказывал, что ничто не заставит его отказаться от своих замыслов, даже тот факт, что латвийские, ливонские и литовские крестьяне подняли у него в тылу восстание, так что вся страна за спиной у французов была в смятении.
— С верховьев реке приплыли трупы, — проговорил Клаузевиц, его крепкие белые зубы блестели, по крайней мере, вызывающе. Хорнблауэр непонимающе взглянул на него.
— Это после сражений двухнедельной давности, — пояснил Клаузевиц, — под Витебском и Смоленском, в двухстах милях к югу от нас. Некоторым телам удалось совершить это путешествие. Тела русских, их очень много. Но есть и тела французов, баварцев, вестфальцев и итальянцев, — очень много итальянцев. Похоже, это была большая битва..
— Очень интересно, — пробормотал Хорнблауэр, все еще расматривая осадные работы. В центре второй параллели траншей появилась новая батарея, огонь которой смог бы отбросить любые силы, атакующие в лоб, чтобы разрушить эти работы. Нападающие лишатся многих и многих, прежде чем пройдут эти две сотни ярдов по совершенно открытой местности под ураганным огнем и смогут броситься на штурм рва и вала. Фланги позиции также хорошо защищены, один — маленькой речкой, а другой обращен к бухте. Бухта! Французские батареи могут достаточно эффективно простреливать бухту, чтобы воспрепятствовать бомбардирским кечам встать здесь на якорь при свете дня, но они не смогут остановить атаку пехотного десанта, переброшенного на лодках ночью. Затем, на рассвете, можно будет ударить во фланг траншеи. Хорнблауэр обернулся со своим предложением к Клаузевицу и тот сразу же одобрил его. Сухопутные офицеры при планировании своих операций обычно были склонны забывать о море, но Клаузевиц, хоть и пруссак, обладал достаточной гибкостью мышления, чтобы осознать преимущества плана, основанного на неожиданной атаке с моря.
Времени терять было нельзя, так как штурм Даугавгривы ожидался со дня на день. План необходимо было начинать претворять в жизнь сразу же: определить этапы операции, договориться о сигналах, выделить войска для десанта и направить их к тому месту, где Хорнблауэр смог бы сформировать из моряков экипажи для речных барок, которые доставили бы пехоту в район высадки. Хорнблауэру пришлось все подробно объяснить команде и офицерам, отдать приказы и убедиться в том, что они правильно поняты.
Монтгомери, Дункан, Пурвис и Кэрлин, выделенные для командования моряками, поднялись под купол церкви, чтобы воотчию увидеть цели, по которым они должны были ориетироваться. Хорнблауэр успел устать в ожидании, прохаживаясь вокруг по галерее, после того как послал за ними. Затем верховые гонцы доставили на галерею трех русских полковников — это их полки должны были участвовать в десантной операции. Хорнблауэр объяснил им все по-французски, а затем повторил то же самое для своих офицеров по-английски. Затем ему пришлось намучиться с переводом вопросов, которые каждый из собравшихся хотел задать. Полдюжины русских субалтернов, скорчившись на полу над кусками досок, к которым были пришпилены листы бумаги, писали приказы, которые им диктовал Клаузевиц. В самый разгар этой кутерьмы прибыл Эссен; он сразу же согласился на проведение вылазки, как только узнал о ее планах и сейчас, прибыв в самый разгар приготовлений, как разумный человек предоставил разбираться с деталями тому офицеру, кто предложил весь план. Все это сопровождалось непрерывным ревом бомбардировки, из-за чего все разговоры пришлось вести повышенным тоном, почти кричать, в то время как русские укрепления продолжали разрушаться под градом ядер, а траншеи апрошей подползали все ближе и ближе.
Полдень еще не наступил, когда Хорнблауэр рассказал о своих планах Клаузевицу; было уже восемь вечера и солнце уже садилось, когда все было закончено, а Хорнблауэр лично прошел на шлюпке в устье Двины, чтобы лично проверить все лодки и барки, выделенные для экспедиции и увидел русских гренадеров, приближающихся. чтобы заполнить их до отказа.
— Вы уяснили свои приказы, Дункан? — спрочил Хорнблауэр.
— Да, сэр.
— Покажите-ка ваши часы. Поставьте их по моим.
— Есть, сэр!
— Мистер Монтгомери! Мистер Пурвис! Помните, что я сказал про то, чтобы десантная партия держалась кучно. Вы должны ударить все разом — никакого распыления сил при высадке. Убедитесь, что солдаты точно знают направления, по которым им следует наступать после высадки на берег.
— Есть, сэр!
— Итак, удачи вам.
— Благодарим вас, сэр!
Было уже совсем темно, когда Хорнлауэр вновь ступил на шаткий пирс в Даугавгриве; вокруг была тьма и холодное дыхание ветра. Много воды утекло в Двине с того дня, когда они впервые встали на якорь в Рижской бухте. Миновала середина лета, наступала осень. Теперь ему еще предстояло пробираться трашеями до церкви и он сомневался, хватит ли сил его усталым ногам, чтобы вскарабкаться в непроницаемой темноте по ступенькам на галерею. С раннего утра Хорнблауэр почти не присел и не ел ни крошки. Теперь от усталости и голода у него кружилась голова. Клаузевиц все еще был на своем посту, на галерее. Вокруг мерцали звезды, бросая свет, который казался ярким после абсолютно непроницаемой тьмы на лестнице, по которой только что взбирался Хорнблауэр.
