Свой акт комиссия незамедлительно направила начальнику Механического отдела, а последний — дальше по начальству. Морской министр Григорович, ознакомившись с актом, наложил резолюцию:
«Считать опыты неудачными».
Можно только удивляться мужеству и настойчивости Никольского. По прошествии двух недель он просит о безотлагательном пересмотре дела.
Вот что пишет он в рапорте от 9 декабря 1913 года:
«Непригодность системы не доказана, все факты требуют опытов, и это требование должно быть исполнено в целях пользы отечества… Ошибки, сделанные в Германии и в Западной Европе вообще, вовсе не обязательны для России, а потому приравнивание результатов немецких опытов к моим я считаю неправильным… Все приписанные моей системе недостатки… нельзя признать до тех пор, пока идея не будет осуществлена на лодочной установке».
Левицкий вновь направил Крылову письмо, в котором писал:
«Возражения комиссии… лишь умозрительные, и с точки зрения развития техники, по моему мнению, не основательны… Ввиду значительной тактической выгоды… в смысле получения больших районов плавания и скоростей хода над и под водой, я полагал бы необходимым начатые лейтенантом Никольским опыты продолжить, не жалея средств».
Пристально рассмотрев все «за» и «против», Крылов вновь поддержал целесообразность продолжения работ, что и написал в ответном письме. По его мнению, требования Механического отдела Главного управления кораблестроения были хотя и вполне рациональны, но слишком велики для первоначальных опытов, потому что
«на большую часть вопросов комиссии ответ обоснованный и обстоятельный может быть дан лишь после производства опытов, а не до таковых».
И далее:
«Важность этого дела такова, что затрата на дальнейшие опыты нескольких десятков тысяч рублей вполне целесообразна, тем более что предварительные испытания показали как правильность идеи лейтенанта Никольского, так и то, что он находится на верном пути к ее полному практическому осуществлению…»
Тогда, собрав воедино переписку по «Особо секретному делу», адмирал Левицкий вновь отправился на прием к Григоровичу, прихватив на этот раз, кроме отзыва Крылова, письмо командующего морскими силами Балтийского моря адмирала Н. Эссена, крутой нрав которого был хорошо известен в министерстве. Письмо заключало категоричное требование скорейшего пересмотра дела.
Морской министр рассмотрел переписку и дал указание незамедлительно собрать ответственное совещание. Оно состоялось 30 апреля 1914 года под председательством А. Н. Крылова. На нем было высказано единодушное мнение, что претензии Механического отдела вполне резонны и подлежат устранению в процессе доводки двигателя, с чем, как явствует из архивных документов, согласился и лейтенант Никольский.
На этом совещании Никольский заявил, что на Русско-Балтийском вагоностроительном заводе уже приступили к работам по осуществлению его идеи и что месяца через четыре он будет в состоянии дать обоснованные ответы на все вопросы Механического отдела.
После этого выступления в журнале совещания появилась запись:
«…Заявление лейтенанта Никольского принято к сведению и постановлено дальнейшее суждение об этом деле отложить…»
А через два месяца разразилась первая мировая война, лейтенант Никольский был призван к исполнению своих прямых обязанностей, и больше в документах, относящихся к подводному кораблестроению, не встречается ни его имени, ни упоминания об его изобретении. «Особо секретное дело», так долго будоражившее различные инстанции морского министерства, было сдано в архив, и больше уже к нему, кроме архивариусов, никто не притрагивался.
ПУТЬ, ИЗБРАННЫЙ НИКОЛЬСКИМ, БЫЛ ПРАВИЛЬНЫМТак кто же все-таки был прав: М. Никольский или отвергший его проект Механический отдел Главного управления кораблестроения?
За несколько лет до того, как немцы приступили к разработке «крейслауф-двигателя», в нашей стране предложил эту идею инженер С. Базилевский. 5 августа 1938 года созданная им установка «Редо» — регенеративный единый двигатель особого назначения — была смонтирована на лодке «М-92» XII серии. До того как разразилась Великая Отечественная война, эта лодка успешно прошла швартовые испытания, совершила несколько выходов в море и сделала одно пробное погружение. Дизель этой лодки в подводном положении работал по тому же принципу, который предлагал Никольский еще в 1912 году.
Автор настоящей статьи обратился к доктору технических наук профессору С. Базилевскому с просьбой ответить на этот вопрос: кто же прав?
Вот его мнение.
После начала первой мировой войны работа М. Никольского затерялась в архивах. Забыли о ней и свидетели этой эпопеи. И когда та же проблема встала перед советскими инженерами, им пришлось начинать все сначала. Но насколько правилен был путь, избранный Никольским, видно хотя бы по тому, что, ничего не зная о его работах, мы пошли по тому же пути, что и он.
Однако и заключение Механического отдела было правильным и обоснованным: идея Никольского, правильная в принципе идея, намного опередила свое время и в начале XX века была технически неосуществима. Потребовалось 25 лет бурного развития многих отраслей науки и техники, чтобы к концу 30-х годов оказалось возможным создать установку, достаточно надежную, герметичную, бесследную и бесшумную.
Основная ошибка Никольского в его расчетах дальности плавания заключалась в том, что он не учел, что батарея баллонов со сжатым кислородом потребует значительно большего помещения, чем батарея свинцовых аккумуляторов того же веса. Потому возможный запас кислорода на лодке определялся бы не его весом, а занимаемым им объемом. В действительности же разместить сжатый кислород в лодке можно было в 15—20 раз меньше, чем рассчитывал Никольский. Во столько же раз сократилась бы и дальность плавания, что свело бы к нулю все преимущества его двигателя перед обычной дизель-электрической установкой.
Единственный выход из положения заключался в хранении кислорода на лодке в жидком виде, о чем в то время не приходилось и мечтать. Это было самостоятельной сложнейшей проблемой, неразрешимой на том уровне развития техники. Не было в то время и никакой возможности пополнить запас сжиженного кислорода в море с помощью средств, находящихся на борту самой лодки.
Одним словом, изобретению М. Н. Никольского можно с полным основанием адресовать это французское высказывание:
«Изобретатель редко пожинает плоды своих открытий, особенно же когда открытия эти слишком предупреждают свой век».
СОЛЕНЫЕ КОРАБЛИВ деревянном судостроении прошлого века, когда штатная жизнь кораблю устанавливалась 20 лет, широко применялось так называемое «соление» судов, что значительно увеличивало срок их службы. Известен случай в английском коммерческом флоте, когда деревянный барк плавал 100 лет!
«Соление» судов было также известно и в русском мореходстве. В прошлом веке многие владельцы деревянных судов на Волге старались получить в первый рейс на новые, только что спущенные на воду суда полный груз соли, отказываясь подчас от более высоко оплачиваемых грузов. Такая уступчивость вызывалась чисто меркантильными соображениями: судно за время длительного плавания против течения, в основном на бурлацкой тяге, настолько пропитывалось солью, что уже практически не подвергалось гниению и служило вдвое дольше. Этот многовековой народный опыт был однажды использован и на военно-морском флоте. Капитан второго ранга Шанц, впоследствии вице-адмирал, заказывая по поручению правительства в США фрегат, названный «Камчатка», добился, чтобы весь лесоматериал для сооружения корпуса был пропитан в растворе соли. И если обычный срок службы военного корабля исчислялся в 10 лет, то «Камчатка» без переборки проплавала подряд 15 навигаций, не заменив ни одной бортовой доски, бимса или шпангоута, и даже без замены конопатки в пазах обшивки, что все остальные корабли производили почти ежегодно.
ПЯТОЕ ИЗДАНИЕ ПОСЛЕ… ШЕСТОГОПервый в России «Устав Морской», составленный самим Петром I, вышел при его жизни единственный раз, в 1724 году, а после его смерти выдержал еще девять изданий — последнее в 1804 году. «Устав» печатался только в типографиях Морского корпуса и Российской Академии наук. Некоторые его издания дублировались до четырех раз, и поэтому фактически он выпускался в свет восемнадцать раз. Разница между отдельными выпусками состояла только в формате выходящих книг. Каждая из упомянутых типографий вела счет издаваемым выпускам самостоятельно. Такое положение привело к оригинальному, пожалуй, единственному в истории отечественной полиграфии случаю: пятое, затянувшееся в печатании издание вышло в свет через пять лет после… шестого, начатого печататься в другой типографии.
