населением, их бедностью и их запросами, их потребностями, возрастающими соответственно эпохе. В противном случае этот остров был бы просто музеем или театральной сценой».
Вот и Янто, провожая нас, напутствовал: «Если хотите что-нибудь понять про Бали, держитесь подальше от той программы, которую навязывают всем посетителям турагентства». Мы вняли его совету — и оказались перед театральной сценой. Тот самый ваянг-кулит, кукольный театр теней, древняя душа Индонезии. Народу в зале совсем мало: ваянг-кулит не пользуется большим спросом среди туристов, а балийцы просто так в театр не пойдут; в местной традиции спектакли кукольного театра смотрят в основном на свадьбах и других больших праздниках. Мы пришли за полчаса до начала, чтобы посмотреть еще кукольную мастерскую. Эту мастерскую организовала супружеская пара потомственных далангов. Они изготавливают марионеток из коровьей кожи (на изготовление одной куклы уходит в среднем восемь-девять часов); они же и руководят театром, ставят спектакли (в труппе около десяти человек). Нам показывают процесс изготовления, объясняют разницу между яванским и балийским стилями (у яванских кукол длиннее носы и проще наряды).
Перед спектаклем нам выдают английский синопсис: спектакль, как положено, по одному из эпизодов «Рамаяны». Гаснет свет, за экраном загорается факел, начинается длинная гамеланная увертюра. Затем выходит режиссер. Вкратце объясняет, что такое ваянг-кулит и откуда он взялся (как резюмировать тысячелетнюю историю театра в двух словах?), представляет кукол: Рама, Сита, Рахвана…
Вдруг вспомнил, как, когда Соне было три годика, я устраивал ей театр теней — купил на «Амазоне» ширму, фонарь и целую коллекцию картонных кукол. Помню, там были король с принцессой, дракон, ведьма, кот, сова, медведь, белка… Мы придумывали на ходу дурацкие истории, и это было очень весело. А в индонезийском театре теней есть что-то шаманское, недаром имамы в какой-то момент пытались его запретить. И те утробные голоса, которыми «говорят» куклы, и то, как мерцает за экраном факел, бьет барабан, звенит гамелан, дрожат, двоясь и троясь, тени марионеток… Театр-мистерия, сродни колдовским ритуалам и спиритическим сеансам. Даша закрывает лицо руками, ей страшно. Лучше бы про сову, медведя и белку.
Вот, стало быть, откуда «растет» индонезийская литература: все эти безымянные персонажи из рассказов Буди Дармы, абсурдистских пьес Путу Виджаи и романа «Паломничество» Ивана Симатупанга и впрямь похожи на тени в платоновской пещере ваянг-кулита. Да и герои Курниавана, хоть у них и есть имена, тоже кажутся бестелесными, нереальными, уплощенные изображения в профиль, вроде этих балийских и яванских кукол, чьи тени дрожат и двоятся на белом экране.
Тем временем в центре города — большой праздник: торжественное открытие новой статуи. Какой-то чиновник толкает речь, группа голых по пояс танцоров сидит наготове. Движение по центральной улице перекрыто, и из‐за этого по всему городу дикие пробки. Водители машин и мопедов беспрерывно дудят. Причем сначала дудят гневно, а потом, поняв, что тут дуди не дуди, все равно будем стоять, продолжают уже просто так, от нечего делать. И вдруг начинают дудеть слаженно, в такт друг другу, собираясь в спонтанный оркестр клаксонов на манер гамеланной музыки.
* * *
В Сануре неожиданно тише и спокойней, чем в Убуде. Вдоль пляжа тянется длинный променад, а за ним — плотный ряд прибрежных ресторанов, где предлагают примерно одно и то же. Торговки и массажистки сидят на ступеньках магазинчиков и, когда ты проходишь мимо, окликают без особого воодушевления. Молодых окликают «мас» (что-то вроде «молодой человек»), а мужчин в возрасте — «пак». Ко мне обращаются «пак». Как в стихотворении Гандлевского: «„Молодой, — кричат, — человек!“ Не рыпайся — не тебя». Зато у меня в загашнике уже есть минимальный словарный запас туриста. Кроме «пака» и «маса», еще «хати-хати!» («осторожно!»), «терема каси» («спасибо»), «сама-сама» («пожалуйста»). Вспоминаю, что редупликация свойственна австронезийским языкам, и немедленно делюсь этим знанием с семьей. Они делают вид, что им интересно. «Сама-сама». Вспоминаю также сцену с Михалковым и Гурченко в «Вокзале для двоих». Сколько же мусора у меня в голове! Срочно требуется если не просветление, то по крайней мере очищение. Где там ваша Сарасвати, почему не на подхвате? Но Сарасвати тут нет, она осталась в Убуде. В Сануре же индуистских храмов, понатыканных между бутиками, не увидишь. Есть только бутики, кафе, массажные салоны. Всюду — бугенвиллеи, каменные статуэтки, курительницы с благовониями, плетеные корзинки с цветочно-фруктовыми подношениями. Ветер, подражая гамелану, колышет погремушки-колокольчики, свисающие с пальмового навеса. Сфинксоподобная скульптура, приветстствующая посетителей курорта, выгибается в позе «собака мордой вверх». Наполовину построенный и заброшенный луна-парк капитулирует перед джунглями и граффити. Пахнет морем, рисовой пудрой, кокосовым маслом, жасмином. Пожилой немец с козлиной бородкой, обернутый в блестящий саронг, выходит из бунгало и тяжелой поступью направляется к шезлонгу, чтобы залечь в нем на весь день. Бросает сердитый взгляд на Соню с Дашей: детский визг мешает его умиротворению. Английская семья со страдальческими лицами сидит за соседним столиком. Вчера во время обеда мы разговорились с ними: их дети примерно того же возраста, что и наши. Все вместе играли в «веришь — не веришь». А сегодня они болеют: подцепили всей семьей кишечную палочку, которую здесь ласково-фамильярно называют «Bali Belly». Я лечу их, а заодно и себя ципрофлоксацином.
* * *
Вода, как было обещано, кристально чистая и почти горячая, а дно — один бесконечный коралловый риф. Уровень воды — по щиколотку; чтобы стало глубоко, надо перебраться через этот риф — где вплавь, где вброд, но в основном на четвереньках. Кто в курсе, надевает специальную резиновую обувь. А я, не зная броду, поперся босиком и в течение часа полз, карабкался, хромал, изодрал стопы в кровь. И наконец добрался до того места, где волна разбивается о край рифа. Метров пятьсот от берега. Там повстречался мне рыбак-балиец. Вытаращил на меня глаза:
— Ты что, плавать здесь собрался?
— Да, а что?
— Не вздумай! Там течение, тебя в океан унесет. Видишь мои сети? Даже их снесло, я еле поймал.
В сетях у него — разноцветные тропические рыбешки. Для гриля или для аквариума? Вскинул сети на плечи, достал из кармана кретек, предложил мне.
— Спасибо, не курю.
— Откуда?
— Нью-Йорк.
— Америка? Обама?
— Обама, Обама. А плавать где?
— Да там, далеко.
— Очень далеко?
— Очень. Почти в Америке.
Англичане, которым полегчало после моего ципрофлоксацина, уточнили: плавать лучше в Нуса-Дуа. А в Сануре — валяться на пляже, кататься по набережной на велосипедах, заказывать себе массаж. Между прочим, массаж — один из тех народных промыслов, которыми славится Бали. Наряду с резьбой по дереву и камню. Ремесло, возведенное
