Однажды ночью — это произошло на третью неделю после того, как она попала в племя, — Станислава проснулась от грохота барабана. Она и раньше слышала барабаны в лагере. Мерной дробью они собирали мужчин на совет или звали всех к месту Большого Костра, когда нужно было решить какой-нибудь важный вопрос, касающийся каждого члена общины. Но такого тревожного ритма она еще не слышала. Казалось, выдолбленная из ствола дерева колода задыхается, торопясь сообщить что-то грозное.
Ва-пе-ци-са высунула голову из мехового мешка, прислушиваясь. В красных отблесках костра глаза ее показались Станиславе огромными, а лицо испуганным.
— Что случилось, Ци-са?
Индианка не ответила. Выскользнув из груды мехов, она заметалась по шатру, срывая с подпорок одежду, мешочки с припасами, котелки и пучки трав. Все это она быстро укладывала в замшевые чехлы-парфлеши и торопливо увязывала их.
Когда в типи почти ничего не осталось, кроме голых стен да каких-то старых вытертых шкурок, Ва-пе-ци-са принесла котелок снега и вывалила его на угли костра. Шатер наполнился дымом и паром. Стало темно.
— Зачем?! — крикнула Станислава.
— Окимы. Они близко. Идут сюда.
Барабан продолжал грохотать в кромешной тьме, и от его звуков сжималось сердце.
Ва-пе-ци-са выбежала из типи. Станислава лежала в спальном мешке, прислушиваясь к тому, что творилось снаружи. Ее била нервная дрожь. Зачем эта спешка? Кто такие окимы? Соседнее племя, вышедшее на тропу войны? Или что-то другое, более страшное?
Сноча появилась Ва-пе-ци-са с двумя пожилыми женщинами, которые подхватили Станиславу и вынесли ее из шатра на мороз. Ее уложили на волокушу, сделанную из двух жердей, связанных концами. Два других конца расходились углом. В середине этого треугольника находилась плоская продолговатая плетушка из ремней, переплетенных на деревянной раме. Связанные вместе концы жердей прикреплены к задней луке седла небольшой лошадки. Свободные опирались о землю.
Одна из женщин накинула поверх спального мешка, в котором лежала Станислава, волчью шкуру и заботливо подоткнула ее со всех сторон. Скрипнули концы жердей, волочащиеся по снегу, и лошадь пошла в темноту.
Когда небо на востоке посветлело, весь лагерь уже был в пути. Даже собаки тянули маленькие волокуши с какой-то поклажей. Молча шли по сторонам каравана воины в меховых куртках. Молча сидели на руках у матерей маленькие дети. Подростки шагали рядом со взрослыми, держа на руках прирученных белок, ворон и бобров. И животные тоже как будто понимали важность момента: они сидели на руках своих хозяев спокойно, не делая попыток вырваться или закричать.
Странный вид являл собою этот караван, двигавшийся по тропам белого леса. Временами Станиславе казалось, что она спит и перед нею проходят образы из давно прочитанных и забытых книг. Но проходило несколько минут — и она убеждалась, что шелест лыж по снежному насту, жгучие прикосновения ветра к щекам, короткие слова воинов, направлявших движение, и белесое небо над головой вполне реальны.
К волокуше подошла Ва-пе-ци-са.
— Та-ва удобно? — спросила она, поправляя сползшую шкуру.
Теперь все в племени называли Станиславу Та-ва — Белая Тучка.
— Мне хорошо, Ци-са, — ответила Станислава. — Куда мы идем?
— Мы идем в страну Ка-пебоан-ка, туда, где рождается северный ветер.
— Почему мы так быстро ушли со старого места?
— Наши охотники видели недалеко от лагеря окимов.
— Ци-са, кто такие окимы?
— Белые, — сказала индианка, и лицо её стало жестким.
Два дня шел караван. Убегали вперед и в стороны на снеговых лыжах разведчики. Возвращались. Докладывали о чем-то старикам. Вечером, на привалах, старики вместе с вождем собирались в кружок у костра, зажженного в стороне от бивуака, курили трубки и что-то обсуждали иногда до глубокого часа ночи. Никто не имел права подойти к ним и прервать их беседу вопросом. Все ждали, когда они сами скажут, где можно остановиться и разбить лагерь.
Утром третьего дня караван вышел к берегу замерзшего озера. Высокие лиственницы стояли у кромки ровного белого поля. Пухлые шапки снега лежали на темных ветвях. Все вокруг цепенело в глухом морозном сне. Малейший звук разносился в тихом воздухе далеко окрест. Белое поле уходило к горизонту и сливалось там с таким же белым небом.
— Ок-Ван-Ас. Длинное озеро, — сказала Ва-пе-ци-са.
Караван начал разгружаться.
И когда жерди типи вновь оделись покрышкой из шкуры карибу и внутри затрещал хворост, которым Ва-пе-ци-са кормила изголодавшийся огонь, Станислава спросила еще раз:
— Ци-са, почему вы боитесь белых?
— Мы их ненавидим, — сказала индианка.
— Почему?
— Белые люди приходят с красивыми словами, а уходят, унося на руках своих кровь.
— Не все белые люди такие, — сказала Станислава.
— Может быть, — пожала плечами Ва-пе-ци-са.
— Есть другие белые. Поверь мне, Ци-са.
— Верю. Но два Больших Солнца назад твои братья по крови убили моего мужа.
Станислава вздрогнула и замолчала. Случайно она коснулась раны, которую нельзя было трогать. Но разве думала она, что так выйдет? Как осторожно нужно здесь вести разговоры! А лучше всего вообще не упоминать о белых. Лучше прислушиваться к тому, о чем говорят вокруг, наверняка узнаешь больше, чем если будешь спрашивать.
Но после ужина Ва-пе-ци-са заговорила сама. Она рассказывала до половины ночи. Давно уже прогорел костер и угли закутались в серый пепел. Давно уже спали люди, уставшие от длинного перехода. Даже собак, которые обычно возились и грызлись между шатров, не было слышно, а индианка все говорила и говорила. Станислава порой не понимала всего, но догадывалась о смысле по интонациям голоса и по жестам Ва-пе-ци-сы. И когда та кончила, Станислава обняла ее и прижала к груди. У нее не было слов. Да и зачем было говорить? Ибо только радостью человек щедро делится со всеми вокруг. А страдает всегда один.
○
…Сто лет назад шауни владели землями по среднему течению Огайо, притоку великой реки Миссисипи, или Отца Вод, как его называли все племена. К обоим берегам Отца Вод подступали тогда густые леса, полные дичи. В тихих заводях и озерах серебряными косяками ходила рыба. Бобры перегораживали лесные ручьи широкими плотинами. Лоси призывно трубили весной. В голубом небе над вершинами деревьев медленно парили орлы, высматривая добычу. Согретая солнцем земля щедро дарила племени свои богатства. Летом и осенью охотники успевали сделать большие запасы вяленого мяса и пеммикана[*] на зиму. Женщины собирали сладкие желуди и дикий рис, которые потом шли на муку. Дети выкапывали из земли съедобные коренья и впрок сушили их на плоских камнях.
