Между мачт висел флажный сигнал по международному коду, снизу его подсвечивали прожектора: «Привет спасённым отважным морякам Шотландии!» Я на крейсере сигнальщиком служил, так я бичам и перевёл. «Молодой» нас притёр аккуратно к базе, матросы с него перескочили к нам и закрепили концы. Они же и сетку приняли от ухмана. Мы ни к чему не прикасались. Прямо как пассажиры.
Шотландцы стояли уже наготове. Мы вышли с ни-ми попрощаться.
– По пятеро пускай цепляются! – крикнул ухман. – Вы уж им объясните, ребятки.
Кто-то с базы по-английски в мегафон прокричал. Наверно, то же самое.
– А ты штормтрап не мог подать? – спросил дрифтер. – Э, грамотей!
Ухман себя только рукавицами похлопал. Оплошал, мол, бывает.
Двое шотландцев подсадили маленького своего, помогли ему ноги продеть в ячею. Он вцепился одной рукой, а другой, забинтованной, помахал нам на прощанье. Вдруг они о чём-то перекинулись, и один соскочил, показал нам на сетку. Они нас приглашали с собой.
– Да нам-то чего там делать? – спросил Васька Буров.
– Э, чего делать! – сказал Шурка. – Ехать, и всё!..
Он первый вцепился в сетку и меня потянул за собой:
– Земеля, поехали, раз приглашают.
Пятым вскочил Васька. И сетка понеспась. Была не была!
Ухман кинулся к нам:
– А вы-то куда? Впереди гостей…
– Ай лав ю, мистер ухман! – Шурка ему сказал.
Маленький шотландец тоже чего-то подвякнул. Очень, наверно, толковое. Нас и этот, с мегафоном, не стал задерживать.
Со второй сеткой поднялись из наших Серёга с дрифтером и «маркони». Потом салаги и дрифтеров помощник Геша. А последним – с ихним кепом, представьте, – мотыль Юрочка. И так мы всей капеллой и пошли по живому коридору. Тут, конечно, все высыпали на шотландцев поглядеть – и комсоставские, и матросы, и девчата-тузлучницы, и прачки, и медики. Ну, и мы, конечно, пользовались успехом.
Мы сошли – по главному трапу – вниз куда-то, палубы на три, и тут вахтенный – в кителе с двумя шевронами – распахнул перед нами стеклянные двери и показал, куда идти – по длинному-длинному коридору, по красным коврам, прямо к кают-компании. А там-то уже двери были настежь и стол накрыт для банкета – не соврать вам, персон на сто двадцать, – весь сверкающий, уставленный бутылками, графинчиками, тортами, ещё чёрт-те какой закусью, утыканный флажками – нашими и шотландскими.
Тут-то мы и заробели. Шотландцы – во всём чёрном, лоснящемся – прошли, а мы поотстали, чтоб их пропустить вперёд. И вахтенный, с двумя шевронами, нас и узрел.
– Что вы, ребятки, куда в таком виде? Вы б хоть почистились, прибрались…
Дрифтер чего-то ему промямлил, но очень неубедительно. Это он на палубе горластый, а тут заалел, как майская роза, и сник. Один мотыль Юрочка проскочил дуриком. Но он-то в куртке был и в ботинках. Не такая курточка, как моя, но всё же приличная. А мы-то все в телогрейках, кто даже в сапогах полуболотных, под ними хлюпало, а у меня ещё и вата повылезла из плеча. Мы же про этот банкет и духом не ведали, ну каждый и пошёл, в чём был.
Мы стали тесной кучкой у переборки, смотрели на всю эту толкотню и уж как чувствовали себя, даже говорить не хочется. И уйти нельзя – как попрёшь против толпы, во всём сыром?
– Бичи, – сказал «маркони». – Я так понимаю ситуацию. Теперь, если только девки нас не проведут, топать нам домой, бичи.
Это он верную мысль подал. Вахтенный всё же моряк был, и очень даже галантный. И ведь почти у каждого кто-нибудь тут есть знакомая – то ли медичка, то ли рыбообработчица.
Первым Васька Буров высмотрел.
– А вон, – говорит он, – Ирочка идёт.
Ирочка не шла, а прямо летела на шпильках, юбка чёрная колоколом, блузка белая с кружевом, в ушах красненькие клипсы. Если только на руки поглядеть и на шею, видно было, что работает она на ветру, на палубе. Может быть, тузлук разливает по ящикам.
Ирочка нам понравилась.
– Надёжная? – спросили мы Ваську.
– По квартире соседка. Ирочка, ты меня не узнаёшь?
Ирочка взмахнула накрашенными ресницами.
– Васенька! Вот встреча неожиданная!..
Но тут она на Шурку посмотрела, и Васькиных надежд сильно поубавилось. На Шурку же не могут они не засмотреться. И она как прилипла к нему – всё забыла.
– Кстати, Василий. Очень бы я хотела с твоими товарищами познакомиться.
Шурка поглядел на Ваську, тот на Шурку. Всё тут было ясно.
– Пошли. – Шурка взял Ирочку под локоток. – Там познакомимся.
Вахтенный поморщился, но пустил их…
Дальше всё парами шли, чистый убыток. Наконец, ещё одна пава выплыла, одиночная. Под газовым шарфиком. Вся такая, что мы чуть не ослепли. На голове было наворочено – как только шея не подламывалась!
Дрифтер на неё нацелился.
– Это же Юля-парикмахерша. Она же мне чёлочку подстригала. В прошлую экспедицию.
И что-то нам эта «прошлая экспедиция» сомнения заронила.
– Как жизнь, Юля? – он её спросил. Таким палубным голосом.
Юля даже вздрогнула. Посмотрела на него холодно – голубыми-голубыми.
– Это ты меня зовёшь?
– Тебя, Юля. Кого же ещё.
– Какая я тебе Юля? Я не Юля, а Верочка.
– Ах, Верочка!..
– Вот именно. Ты свою Юлю и окликай.
И прошла Верочка. Дрифтер себя хлопнул по лбу и уж начисто сник.
– Бичи, – сказал Васька, – потопали? В этом вопросе нам не светит.
– Всем по-разному, – сказал «маркони». – Я всё же надеюсь.
Это он ещё двоих углядел, которые из каюты вышли, от нас неподалёку.
– Минные аппараты – товьсь! Ну, если эти нас не затралят, двоих как минимум.
Бичи слегка вперёд подались. Но я-то уже разглядел, кто это, и стал подальше, за их спинами. Одна – Галя была, а другая – Лиля, неспетая песня моя.
По походке я её узнал, Лилю. Ну, и по цвету, конечно, зелёному, неизменному. А походка у неё была занятная – не прямая, а чуть синусоидой, какая-то неуверенная. Ах, как мне это нравилось когда-то – как она ко мне идёт! Как будто не хочет идти и всё-таки что-то тянет её. И всё же она красива была, это я должен сознаться. Ну, не такая, как Клавка, на которую таксишник засмотрится и в столб при этом врежется. У ней – своё было, что и не всякий заметит. Но мне и не нужно, чтоб всякий.
Она вдруг улыбнулась, сразу как-то вспыхнуло у неё лицо, и пошла к нам с протянутой рукой.
– Мальчики! – Это она салаг узнала. – Ну, знаете… Теперь-то, надеюсь, вам для биографии достаточно?
– Подробности потом, – сказал Димка. – Сейчас, старуха, вся надежда на тебя. Проведи уж
