— Огл, — позвал Кинг. — Помнишь, когда мы с тобой познакомились в тюрьме, ты сказал, что служил канониром, на линейном корабле.
— Ну и что?
— Вот и скажи: когда корабль тонет?
— Когда его прошьют ядра.
— Ошибаешься!
— А ты знаешь?
— Представь себе!
— Ну, просвети, интересно.
— Когда команда начинает паниковать.
Вслед за этими словами последовало молчание, а спустя некоторое время Кинг услышал:
— Хорошо, что понял.
— Спасибо — обрадовал!
— Не стоит, я и не так могу.
— Тебя послушаешь и жить не захочешь.
— Беру пример с тебя!
— Ладно вам трепать языками, — прервала осужденных Элин. — Хорошо уже то, что мы вместе, а еще лучше, что мы живы.
Майкил хотел что-то сказать, но Кинг неожиданно произнес:
— Хватит! Сначала до земли дотянем, а там будет видно.
Все оказались согласны с этими словами и умолкли.
Загрохотал открываемый люк, и в трюм брызнул яркий солнечный свет, сверху послышался голос:
— Ого! Сколько их тут! Как мухи, облепили! Эй, поднимайте бочку!
Кинг, прищурив глаза, посмотрел вверх.
— Привет, дружок, как здоровье?
— Получше твоего, — процедил матрос. — Что, опять капитана будешь требовать?
— А как ты угадал? Верно ведь!
На лице молодого англичанина появилось выражение удивления, он шмыгнул носом и произнес:
— Ладно, я сейчас схожу к нему, а вы пока бочку вытащите на палубу.
Когда Кинг и Блэрт вытаскивали бочку, Блэрт спросил:
— Откуда ты знаешь этого пуританского щенка? Вы с ним, что близкие друзья?
— Близкие, — ответил Кинг. — Я ему утром чуть череп не разбил.
Вскоре пришел капитан и грубым тоном спросил, зачем его потревожили. В ответ Кинг поздоровался и потребовал, чтобы им разрешили на время вынести товарищей, не способных самостоятельно передвигаться. Коливьеру отказал, мотивируя тем, что осужденные могут незаметно выбраться из трюма и овладеть судном. Кинг презрительно посмотрел на англичанина.
— Капитан, соображайте хоть немного! У вас больше шестидесяти человек, а нас чуть более ста и половина из нас больны, у вас есть оружие, а у нас лишь руки и зубы. Думайте, что говорите!
Коливьеру недовольно поморщился, опять этот проклятый католик прав.
— Хорошо, но ненадолго и один.
— Попеременно, у нас много нуждающихся.
— Пусть будет так.
— С ними будет один из осужденных.
— Довольно! Это последнее!
— Мы больше не просим.
Следует отметить, что Кинг никогда не говорил «я», только — «мы». Так он создал у капитана представление, что среди осужденных образовался союз, а хуже этого для
Коливьеру не было ничего. Союз — уже организация, и возникала реальная опасность бунта — этим терять нечего! И это значило, что платить казне за недосмотр придется из своего кармана. Неизвестно, знал об этом Кинг или нет, во всяком случае, догадывался и умело пользовался этим.
Кинг и Огл помогли выбраться на палубу Майкилу, а затем Сэлвор послал к нему Элин.
— Побудь рядом с ним — мало ли что!
Легко понять поступок ирландца: ирландка страдала больше других, и многие удивлялись тому, что она еще жива.
Несколько часов на палубу выходили измученные роялисты и уголовники и жадно вдыхали свежий морской воздух. Иных приходилось вытаскивать, настолько они были обессилены. Близился вечер и под этим предлогом Кинг попросил капитана продолжить эту процедуру на следующий день и постепенно сделал ее ежедневной. Одновременно проветривался и трюм, облегчая осужденным пребывание в нем.
Шли дни, «Морнинг» плыл и плыл, один среди безбрежного океанского простора. Погода стояла на редкость хорошая, ветер был умеренный, изредка усиливаясь. Коливьеру полагал, что если так будет и дальше, то довольно скоро они достигнут берегов Вест-Индии.
Смертность среди осужденных резко снизилась благодаря Стэрджу. После неоднократных требований, поддержанных остальными осужденными, Питер получил доступ к лекарствам и своим искусством помог многим обреченным.
Кинга негласно признавали вожаком осужденных. Ему беспрекословно подчинялись роялисты, старались не перечить уголовники. Справедливости ради, следует отметить, что Сэлвор не стремился к верховенству. Это понял Огл, когда как-то вечером в разговоре спросил:
— Кинг, почему ты решил помочь нам?
Сэлвор усмехнулся.
— Приготовься удивляться, я и сам не думал помогать.
— Как?
— У меня привычка: если есть возможность, то дерись до конца за свою жизнь. Когда попал сюда, подумал — все!
Но потом пришел в себя и решил облегчить муки Свирта — все какое-то занятие! Затем ты, а потом и другие поддержали меня. Не мог же я обмануть ваше доверие.
— Да, это так, — согласился Блэрт.
Дни бежали один за другим и вскоре бывшие среди осужденных моряки стали замечать верные признаки близкой суши. В один из таких дней Элин, как обычно, сидела на палубе, разговаривая с Майкилом, как вдруг Свирт показал рукой на небо, спрашивая ирландку:
— Ты видишь, Элин, кто там?
— Птицы, — удивилась женщина, вопрос показался ей странным, что необычного в крылатых обитателях земли.
— Так ведь земные птицы, а не морские, — победоносно произнес Свирт.
— Верно, — послышался из трюма голос Сэлвора, стоявшего на трапе и также смотревшего в небо. — Завтра или послезавтра придем к месту, назначенному нам королем!
На следующий день люк открыли во внеурочное время.
Английские матросы спустились в трюм с линьками, и с криками и бранью, подстегивая медлительных, выгоняли осужденных на палубу. Там, отогнав к борту, им дали возможность увидеть землю, где волею судьбы им предстояло провести последние годы жизни.
Это был остров Нью-Провиденс, один из семисот островов английской колонии Багамских островов. Колония, расположенная юго-восточнее Флоридского полуострова, была давним владением британской короны, уже более полувека на ней хозяйничали английские переселенцы. Из всех островов были заселены лишь семь самых крупных: Нью-Провиденс, Андерос, Кэт, Большой Абако, Эльютед, Большая Багама, Лонг-Айленд. Центром колонии являлся небольшой город Нассау, расположенный на острове Нью-Провиденс.
Моряки по приказу капитана производили приборку, и осужденные постоянно мешали, хотя были меньше всего виноваты в этом. Роялисты, впервые оказавшиеся на море (а таких было много), не знали куда встать, их с бранью и пинками перегоняли с места на место. Но среди них были мужчины с крупными буграми мускулов на руках, их мозолистые руки, уложившие немало врагов, внушали осторожность, и матросы не очень расходились, а Коливьеру даже поставил на корме двадцать вооруженных матросов на случай непредвиденных обстоятельств, а проще — бунта.
