Кинг, опершись о фальшборт, равнодушно взирал на сновавших по палубе моряков. Когда-то этим занимался и он, а теперь…
Вдруг глаза ирландца жадно блеснули, он непроизвольно вздрогнул. Мускулы лица напряглись, Сэлвор быстро выпрямился, но сумел подавить волнение и безразлично глянул по сторонам. Но в прежнюю позу он уж не встал, то и дело метая жадные взоры под ахтертрап. Там, свисая с небрежно брошенного на ступеньку трапа ремня, в ножнах, обтянутых грубой кожей, покоился узкий, шириной не более дюйма, восемнадцатифутовый нож, имевший полированную рукоять в четыре дюйма.
В Кинге проснулся мятежный дух свободолюбивого ирландского народа, нож должен принадлежать ему! Он знал, что за хранение оружия, тем более приобретенного таким путем, какой планировал он, ему обеспечено место на рее или на виселице, но Сэлвор неоднократно смотрел в лицо смерти и это было не в диковинку меченому ирландцу.
Когда осужденные сгрудились у ахтердека, Кинг сделал два шага к трапу, поскользнулся и упал так, чтобы тело оказалось под трапом. Быстрыми и ловкими движениями ирландец схватил ремень, снял с него нож с ножнами и засунул его за пояс под рубашку. Спустя пару секунд он уже стоял вместе со всеми, внимательно озирая палубу. Когда, значительно позже, владелец ножен обнаружил пропажу, то скрыл ее, опасаясь сурового наказания со стороны капитана Коливьеру.
Корабль медленно продвигался по незнакомой бухте и осужденные хмуро, но с любопытством взирали на землю Нового Света. Они ожидали прибытия в дикий, почти необжитой край, а перед ними предстал город, застроенный в европейском стиле (с учетом местных условий и климата), преимущественно одноэтажными зданиями. Редко встречались двухэтажные, в основном, это было жилье состоятельных колонистов, малоимущая же часть населения проживала в постройках, не блиставших внешним видом, но дававших возможность снести непогоду и сохранить нажитое добро. Там, где берег несколько выступал в море, заканчивался порт и возвышалась серая громада форта, выстроенного в форме круга, опоясанного по окружности каменной стеной, между зубцами которой торчали тупые жерла орудий.
Кинг толкнул в бок Огла.
— Чего тебе? — спросил Блэрт.
Сэлвор мотнул головой в сторону форта.
— Определи опытным глазом, сколько стволов на этом камне.
Огл немного подумал и сказал:
— Около полусотни, а что?
— Да так, ничего, просто было интересно узнать твое мнение.
Стоявший рядом Джон Скарроу слышал короткий разговор и усмехнулся, достаточно хорошо изучив характер Сэлвора, Джон не был настолько наивен, чтобы поверить такому объяснению.
Здесь, в порту, состоялся торг, на котором больше половины осужденных были куплены губернатором колонии — сэром Эдвардом Стейзом. Впоследствии все, кто был осужден по политическим мотивам, в силу различных обстоятельств, попали в те же руки и стали ничем, они были проданы в рабство. А как известно, это одно из самых отвратительных явлений в истории человечества, это — глумление над честью и достоинством людей.
Губернатор происходил из обедневшего дворянского рода. В молодости он был недурен собой и нередко завораживал женские сердца, одно из которых доверилось ему.
Никому не известная французская эмигрантка стала женой Эдварда Стейза. Она не сразу узнала его жестокую и беспощадную натуру. О его расправах над пленными ирландцами и насилии над мирным населением «зеленого острова» во время покорения его Кромвелем, склонности к грабежу и алчности хорошо знали те, кто служил вместе с ним.
Их дела тоже не отличались христианским милосердием и состраданием, но в сравнении со Стейзом они выглядели невинными овечками. Нравственный портрет этого человека дополняли чрезмерное увлечение употреблением алкогольных напитков и азартные игры, что особенно отчетливо проявилось после кончины супруги. Красивая и гордая француженка умерла от воспаления легких, оставив Стейзу пятнадцатилетнюю дочь и семнадцатилетнего сына. Дела Эдварда шли все хуже и хуже, он по уши влез в долги, ему грозила долговая тюрьма, но его старый приятель предложил организовать для него должность губернатора британской колонии в Вест-Индии.
Здесь, вдали от многих глаз, он вел себя как разнузданный деспот, и все население колонии ненавидело его.
Обычно такие люди считаются неспособными на чистую и искреннюю любовь, но Эдвард Стейз души не чаял в своей дочери — редкой красавице, почти все в своей внешности унаследовавшей от матери. Джозиана была, пожалуй, единственным существом, всецело владевшим сердцем своенравного и властолюбивого владельца, жестоко эксплуатировавшего рабов и беспощадно притеснявшего население колонии, старавшегося всеми средствами, в том числе и непозволительными, увеличивать размеры своего состояния.
Кинг, Джон и Майкил вместе со многими другими осужденными попали на лесоразработки, являвшиеся одной из статей дохода Эдварда Стейза, а Питер Стэрдж был определен работать по своей специальности. Он поначалу отказался от более легкой работы, не желая отличаться от других, но затем передумал, когда Кинг шепнул ему:
— Не упрямься, в этой роли ты будешь нам более полезен.
Вскоре забрали и Огла. Он стал кузнецом, взяв в молотобойцы такого же верзилу, каким был он сам, из уголовников. Несладко пришлось и Элин: попав в дом губернатора, она была вынуждена весь день убирать жилище деспота.
Рабы трудились от зари до зари под зорким оком надсмотрщиков. С ними не церемонились: за малейшее неисполнение провинившегося ждали истязания, самым легким из которых считалось полсотни ударов плетью. Бежать с островов было некуда, и те, кто не понимал этого, дорого платили за свою недальновидность. Раньше за это сразу вешали, но вскоре жестокая изобретательность подсказала
Стейзу другой вариант. Как-то раз пропал один из «белых рабов» — так называли осужденных на пожизненную каторгу, в отличие от «черных рабов», вывезенных из Африки негров. Спустя два дня после исчезновения раба всех невольников губернатора собрали у бараков. Здесь, на их глазах, пойманный раб получил сто ударов бичом, затем у него на лбу выжгли букву «Б», что значило «беглец», и на щеках — «В» и «Р»: «верни раба!» К счастью для страдальца, он вскоре умер.
Кинг все видел и осознавал свое положение. Многие смирились с мыслью, что здесь они окончат свои дни и медленно, но неуклонно превратятся в безвольных и тупых животных. В отличие от других расправа над беглецами лишь укрепила в ирландце уверенность, что бежать необходимо, но не в одиночку, а группой. Сэлвор верил в возможность осуществления своего замысла, он жил этой мыслью, не желая покоряться судьбе.
