Дело Мангоураса живет
Есть на свете такое, чего я понять не могу, хотя, может быть, всего лишь плохо осведомлен. Наши соседи-французы арестовали целую кучу судов, гадивших у их берегов. Я имею в виду не выбросы в портах, производимые, что называется, по-черному, а опорожнение танков, льял и тому подобного в открытом море. По статистике, годовая сумма ущерба от этого порой равняется ущербу от нефтяной пленки на воде. И вот под этим, извините, соусом лягушатники взяли за… скажем, корму десяток судов, предварительно установив с помощью спутников или аэрофотосъемок, что суда эти загрязняют акваторию. И не только тех, кто занимался этим в 20–30-мильной зоне. Мальтийский сухогруз «Новая Голландия» застукали за этим некрасивым занятием в 70 милях западнее мыса Ра, а кипрский «Пантократорас» — когда он проходил мимо бретонской Финистерре, причем — спустя два месяца после того, как опорожнился в 120 милях к юго-западу от Пенмарша. То есть я хочу сказать, что наши соседи сверху относятся к таким вещам со всей серьезностью. У них там кто нагадил, тот и убирает, то есть платит.
А вот у нас в Испании получается одно из двух — либо единственным, кто загрязнял окружающую среду, был «Престиж», либо в счет ему вписали (для удобства расчетов и чтобы жизнь себе не усложнять) все безобразия, какие только имели место в истории мореплавания. Так что — не надо! От начала времен нет ни имен, ни ответственных. Подумаешь — тут лужица, там кучка… Сущие пустяки — и не только сущие, но и… сами понимаете, что еще делающие. А в крайнем случае отыграются на котятах, вернее — на ягнятах, которыми был загружен трюм того несчастного судна, что целый год гнило в галисийском порту. У нас ведь как: на бумаге все — строже некуда, и если кого-нибудь наконец заловят, то уж накормят досыта, до отвала, натолкут до миндалин или, как иные выражаются, — по самые гланды. Спросите капитана Апостолоса Мангоураса: его, бедолагу, так мытарили и за него самого, и за его министра — хорошо еще, что вообще не расстреляли. А может быть, дело обстоит иначе, и суда-злоумышленники гнобить-то гнобят, но — без огласки. Может быть, может быть, совершенно не исключено, хотя, сдается мне, еще вероятней, что здесь, у нас, никого не ловят на месте преступления, штрафным санкциям не подвергают и не арестовывают. Тайны морей — испанских и соленых. Скорей всего, так. Особенно если учесть, что не только у французишек, а и у нас имеются спутники, и, полагаю, самолеты, ведущие наблюдение над морем, и даже Армада, сиречь боевые корабли, которым, между прочим, положено всем этим ведать. Уж простите, что применил не вполне социал-корректное слово «боевые», но как еще, скажите, назвать корабли с пушками, сколь бы гуманитарно-эНКОистичны ни сделались наши сухопутные, морские и воздушные силы? Я бы ничуть не удивился, узнав, что наш министр обороны Боно всерьез рассматривает вопрос переименования испанских ВМС в «Миноносцы без границ».
Впрочем, я рассказывал о загрязнении и о том, что время от времени у нашего побережья происходят новые и новые выбросы. Всего месяц назад, к примеру, полтысячи птиц, попавших в мазут, заполнили центры спасения фауны в Галисии. Кто виноват? Тайна. Иные даже снова прячутся за широкую спину «Престижа». Итак, подвожу итог: продолжаются незаконные сбросы, однако никто не спешит установить и найти ответственных. Да я сам недавно, когда плыл на рассвете в тридцати милях от берега, дал оповещение по радио, что пересекаю нефтяное пятно звездообразной формы шириной в милю, оставленное «купцом», которого я идентифицировал по названию, порту приписки и флагу. И что? Да ни… чего! Ни один борт, ни один орган, ведомство или учреждение даже не пискнули в ответ. Наблюдалось строжайшее радиомолчание в паре с административной глухотой. Будто не слышали. И дело даже не в отсутствии нужных рычагов или полномочий, что, кстати, тоже имеет место. Ни в одной другой европейской стране нет такой раздробленности учреждений и ведомств, сфер интересов и зон ответственности, как в нашей богоспасаемой отчизне: у нас каждый пес себе под хвостом лижет, и ничего никого не… э-э… зовет. Договориться не могут даже о том, кому платить за горючее для патрульных самолетов. И катастрофы ничему нас не учат: если не считать законодательных инициатив и дикого оживления бюрократического документооборота, за пятьсот с лишним дней, прошедших после драмы с «Престижем», ничего не изменилось. Ну, или почти ничего. Пусть галисийцы с ужасом ждут, что как-нибудь рано утром появится у их берегов еще один терпящий бедствие танкер, прося разрешения на заход в порт, — это не наша печаль. У нас, если что пошло наперекосяк, виновного не отыщешь. Каждый начинает посвистывать и смотреть в другую сторону, божась, что он тут ни при чем, что случился тут ненароком — так, погулять вышел — или что его заставили и обязали. Посему такие министры транспорта, как Альварес Каскос, могут как ни в чем не бывало подавать в отставку, не опасаясь потерять лицо, тем более что никто им его, выражаясь культурно, не начистит.
Пепе и Маноло в Форментере
Ну вот. Я прибыл на рассвете и бросаю якорь напротив Трокадос, в Форментере, на пятиметровой примерно глубине. Пытаюсь отойти после долгой ночи, проведенной перед экраном радара или с биноклем у глаз, после того как лавировал, уклоняясь от встречи с торговыми судами, которые никогда не посторонятся, хотя ты идешь под парусом, а им, козлам, сверху отлично виден красный огонь у тебя на левом борту. В общем, короче, валюсь на койку у себя в каюте и засыпаю сном если не праведника и не младенца, то — усталого моряка, убравшего наконец-то паруса и бросившего якорь там, где хотелось, и храплю вполне по-адмиральски, несмотря на солнечные лучи, проникающие из-за шторок иллюминатора, и благодаря тому, что ни один кретин не шастает вокруг на гидроцикле. Следует еще добавить — как бы на сладкое, — что я две недели не читал газет, не слушал радио, не имею ни малейшего представления о том, что творится в стране и в мире и даже не знаю, предоставили ли баскам немедленную автономию или решили погодить. Не знаю, знать не хочу и не грущу по этому поводу. Итак, я пребываю во сне и в относительном блаженстве, и мне снится, что некая сирена укладывается рядом со мной и будит меня так нежно и умело, как дано одним лишь настоящим сиренам, небесами предназначенным для таких будительных операций, и тут вдруг переборки содрогаются от жутчайшего грохота. Пумба-пумба — доносится снаружи: примерно как когда идешь по улице, а мимо пролетает какой-нибудь придурок, гремя включенной на полную мощность музыкой из опущенных окошек.
