Ознакомительная версия.
Когда Филиппа выписали из лечебницы, его снабдили всем необходимым, чтобы он мог благополучно добраться до родины. Но теперь родины у него не было, не осталось ничего на свете, что могло бы заставить его остаться в этом мире. Он не желал ничего иного, как только выполнить свой долг и умереть.
Корабль, на который Филипп поднялся, направлялся в Европу и стоял уже под парусами, но Филиппу было все равно, куда он поплывет. Возвращаться в Тернёзен он не намеревался, поскольку не допускал даже мысли о том, чтобы увидеть родные места, где он был так счастлив. Образ Амины сохранился в его сердце, и он страстно ждал дня, чтобы отправиться вслед за ней в страну духов.
После многолетнего пребывания в состоянии безумия и беспамятства он теперь как бы вырвался из плена ужасных сновидений. Он уже не был настоящим католиком, поскольку одно упоминание о религии заставляло вновь пережить судьбу Амины. В то же время он был всем сердцем привязан к религии, он верил в нее, она была для него счастливым талисманом, она была всем — даже средством, с помощью которого он надеялся вновь соединиться с Аминой. Часто он часами рассматривал свою реликвию и вспоминал важнейшие события своей жизни, начиная со смерти матери, с момента появления в его жизни Амины и кончая страшной картиной полыхающего костра. Реликвия была его памятью, и с ней он связывал все свои надежды на будущее.
«Когда же, когда все исполнится? — постоянно преследовала его мысль, не дававшая покоя и во сне. — О, каким же благословенным будет тот день, когда я покину этот ненавистный мир и уйду туда, где усталые находят покой!»
Филипп был занесен в списки пассажиром на бриг под названием «Ностра сеньора до Монте», который направлялся в Лиссабон. Капитаном на нем был старый суеверный португалец, большой любитель рома. Когда корабль выходил с рейда Гоа, Филипп находился на палубе и с болью смотрел на башню собора, где он последний раз видел свою любимую супругу. В этот момент он почувствовал чье-то прикосновение к локтю и обернулся.
— Снова попутчики! — провизжал знакомый голос. Это был лоцман Шрифтен.
Внешне Шрифтен, казалось, не изменился. Не было заметно следов старения, его глаз, как и прежде, сверкал огнем. Филипп испугался, но не появления лоцмана, а тех воспоминаний, которые тот вызвал в его душе. Через мгновение он, однако, успокоился.
— Вы снова здесь, Шрифтен? — спросил Филипп. — Надеюсь, что ваше появление предсказывает мне скорое выполнение моих устремлений?
— Возможно, — отвечал одноглазый. — Мы оба устали.
Филипп промолчал. Он не спросил, каким образом Шрифтен исчез из форта на Тидоре. Ему было все равно, поскольку он понимал, что у этого человека необычная жизнь.
— Многие корабли затонули, Вандердекен. Много душ людских погибло вместе с ними, поскольку в то время, когда вы находились в состоянии безумия, они встречали призрачный корабль вашего отца, — продолжал лоцман.
— Возможно, и мы скоро увидим этот корабль, и, может быть, в последний раз! — пылко отвечал Филипп.
— А может быть, и нет! Пусть над ним тяготеет его приговор и он будет блуждать по волнам до дня Страшного суда, кхе, кхе, кхе! — возразил Шрифтен.
— Бедняга! — воскликнул Филипп. — Я чувствую, что это твое сатанинское желание не исполнится! Убирайся! Оставь меня, или ты узнаешь, что в моих руках еще осталась кое-какая сила, хотя я и поседел!
В замешательстве Шрифтен удалился. Казалось, что он боится Филиппа, но этот страх не был сравним с его ненавистью. Как и прежде, Шрифтен начал подстрекать команду и настраивать матросов против Вандердекена, утверждая, что их корабль должен затонуть, поскольку Филипп имеет связь с «Летучим Голландцем».
Вскоре Филипп заметил, что многие матросы стали избегать его, и в свою очередь попытался обвинить Шрифтена, называя его демоном, дьяволом в человечьем обличье. Внешность Шрифтена вполне соответствовала этому обвинению, в то время как внешность Филиппа располагала к себе. Команда разделилась, не зная, что подумать как об одном, так и о другом. Капитан же смотрел на них с ужасом и не желал ничего, как только поскорее добраться до гавани и высадить обоих.
Как мы уже отмечали, капитан брига был очень суеверным и любителем выпить. Утром, будучи трезвым, он молился, а вечером, напившись, проклинал всех святых, которых призывал на помощь всего лишь несколько часов назад.
— Сохрани нас, святой Антоний, и возьми под свою могущественную защиту! — произнес он однажды утром, когда завел с пассажирами разговор о корабле-призраке. — Пусть оберегают нас все святые! — продолжал он, обнажив голову и благоговейно перекрестясь. — Если же мне удастся до возможного несчастья избавиться от этих опасных людей, то я, как только мы бросим якорь в любой из христианских гаваней, пожертвую Святой Деве сто восковых свечей, весом по три унции каждая!
В тот же день вечером он говорил уже по-другому:
— Если проклятый Антоний не захочет помочь нам, пусть он сгорит в аду! Будь у него мужество, чтобы исполнить свой долг и защитить нас, все было бы в порядке! Но он, трусливая собака, ни о чем не беспокоится, и поэтому бравому моряку позволительно поиздеваться над ним!
Тут капитан подкрепил свои слова делом, то есть скорчил гримасу перед изображением святого, установленным в часовенке на палубе.
— Да, ты — малодушный подмастерье! — продолжал он. — Папа должен канонизировать новых святых, поскольку старые уже выцвели и источены червями! В свое время они могли творить хоть какие-нибудь чудеса, а теперь вся их клика и гроша ломаного не стоит!
«Сеньора до Монте» подошла уже к южной оконечности Африки и находилась на расстоянии сотни миль от побережья. Стояло прекрасное утро, море слегка рябилось от легкого и ровного бриза, и корабль шел со скоростью четырех миль в час.
— Будьте благословенны все святые! — произнес капитан брига, появляясь на палубе. — Еще немного попутного ветра, и мы придем туда, куда стремимся. Будьте благословенны все святые, повторяю я, и прежде всего наш достойный защитник святой Антоний, который благословенно распростер свои руки над «Нострой сеньорой до Монте»! Мы можем претендовать на самую прекрасную погоду в мире. Ладно, сеньоры, пойдемте завтракать, а потом насладимся на палубе хорошей сигарой!
Вскоре, однако, картина на море изменилась. С востока надвигалась темная туча, и она показалась морякам какой-то необыкновенной. Буквально в считанные секунды туча затянула весь небосвод. Солнце скрылось, вверху засвистел ветер, океан затих, словно завороженный. Было не совсем темно, но вокруг все заволок красноватый туман, и казалось, будто вся далекая земля объята пламенем.
Ознакомительная версия.
