— Да, Герман?
Обмякнув на койке, Варм слепо глядел в потолок. Его грудь вздымалась и опадала неестественно быстро. Дышал Варм тяжело, с присвистом.
— Эли, — произнес он. — Я придумал эпитафию для Морриса.
Взяв карандаш и бумагу, я припал на колени у постели Варма и попросил диктовать. Варм откашлялся и сплюнул прямо в воздух жирный комок слизи. Тот, описав изящную дугу, шлепнулся Варму на лоб. Вряд ли он заметил, а если и заметил, то даже не почесался, не попросил утереть ему лицо.
— Здесь лежит Моррис, — начал он, — добрый человек и друг. Он наслаждался прелестями городской жизни, но был рад и поработать руками. Он умер свободным, что, если честно, скажешь далеко не о каждом. Люди скованы собственным страхом и собственной глупостью, отчего не могут трезво взглянуть на беды в жизни. Они предпочитают и дальше страдать в неудовольствии, даже не пытаясь найти в жизни смысл и тем улучшить ее. Эти трусы умирают, унося в сердцах только прокисшую, грязную и пресную кровь, слабую, как водица. И память о них не стоит выеденного яйца (надеюсь, меня поймут). Люди почти все идиоты, но Моррис был не таков. Он ушел слишком рано, не совершив многого, на что был способен. И если есть на небе Бог, то он распоследняя сволочь.
Варм помолчал. Сплюнул уже не вверх, а вбок, на пол.
— Бога нет, — решительно произнес он и закрыл глаза.
Хотел ли Варм, чтобы это последнее утверждение вошло в эпитафию? Спрашивать я не стал. Он не в своем уме, и высекать его речь на камне не стоит. Впрочем, я утешил его, пообещав изготовить надгробие для Морриса. Варм поблагодарил меня и Чарли. Мы с братцем вышли и сели у костра.
Потирая запястье изувеченной руки, Чарли произнес:
— Тебе не кажется, что пришло время отчаливать?
Я мотнул головой.
— Варма нельзя бросать, пока он не умрет.
— А вдруг он еще несколько дней промучается?
— Значит, все эти дни будем с ним.
На этом мы поставили точку, и родилось наше новое братство. Чарли перестал быть главным, я больше не буду плестись у него в хвосте. Нет, мы не поменялись ролями. Мы их похерили. И с тех пор, даже сегодня, мы общаемся трепетно, словно боясь оскорбить друг друга. С чего так внезапно умерли наши старые узы, не могу сказать. Они угасли, как свеча. Мне, разумеется, сразу стало тоскливо. Растрогавшись, я скучаю по старой манере общения с Чарли. Не раз в голову приходил вопрос: куда делся тот наглый, но привычный мне старший братец? Не знаю, ушел он и все тут.
Ждать смерти Варма долго не пришлось. Какие там дни, миновало всего несколько часов. С наступлением ночи мы с Чарли улеглись у костра. Делать что-либо не было ни малейшего желания, и тогда же Варм позвал сиплым голосом:
— Э-эй!
Чарли сказал, что не пойдет к нему, и в палатку я отправился один.
Варм уже готовился отойти в мир иной. Он и сам знал об этом, боялся. Я уж думал, что перед самой кончиной он обратится к Господу, станет молить о скором и легком переходе на Небеса, но нет. Варм остался тверд, не отступил в последний момент. Со мной говорить он не захотел, попросив позвать Морриса. Забыл, несчастный, что его друг мертв.
— Почему он не пришел? — судорожно хватая ртом воздух, спросил Варм.
— Моррис умер еще утром. Герман, ты позабыл?
— Моррис? Умер?!
Кожа у него на лбу сложилась гармошкой, рот застыл в гримасе агонии, десна блестели от крови. Варм отвернулся, пытаясь вдохнуть: воздух проходил с трудом, рывками, словно горло чем-то закупорило. Я неловко переступил с ноги на ногу, и Варм обернулся на звук.
— Кто здесь? Это ты, Моррис?
Тогда я сказал:
— Да, это я, Моррис.
— О, Моррис! Где же ты пропадал?
В голосе Варма я слышал такое облегчение, даже радость, что у меня самого в горле встал ком.
— Я хворост принес.
Варм заметно ожил:
— Что-что? Хворост? Веточки для костра? Ай, молодчинка! Ночью разожжем костер, большой костер. Всю стоянку осветит. Славно будет пересчитать наше золото, а? Что скажешь?
— Да, Герман, славно.
— А что остальные? Куда они убежали? Я смотрю, этот Чарли не больно-то любит честный труд.
— Да, все больше в стороне отсиживается.
— Не спешит исправляться?
— Нет, как был лентяем, так им и остался.
— Но и дурным человеком его больше не назовешь.
— Да, Герман, ты прав: Чарли на самом деле хороший.
— А второй? Этот Эли, где он?
— Где-то здесь, поблизости.
— Совершает обход? Сторожит нас?
— Бродит себе в потемках.
Понизив голос, Варм произнес:
— Не знаю, как тебе, а мне этот малый по душе, даже очень.
— Да, и знаешь, Герман, ты ему тоже понравился.
— Что такое?
— Я говорю: ты ему тоже нравишься.
— Да ты никак ревнуешь?
— Нет!
— Я польщен, очень! Столько людей собралось вокруг, и все такие честные, достойные. Меня так долго никто не принимал… — Губы Варма изогнулись в грустной усмешке. Он смежил веки, и в уголках побелевших глаз выступили слезы. Я утер их рукой. Больше Варм глаз не открыл. — Моррис, если мне не суждено пережить эту ночь, продолжай мою работу. Используй формулу.
— Сейчас не время о ней. Отдыхай, не трать силы.
— Мне в голову пришла мысль: если смазать кожу свиным салом, оно защитит от ожогов.
— Отличная идея, Герман.
Судорожно вздохнув, Варм произнес:
— Моррис, Моррис… Я тебя словно тысячу лет знаю!
— И у меня то же чувство.
— Так жаль, что ты умер прежде меня.
— Ничего, мне уже не больно.
— Я так хотел помочь тебе. Думал, подружимся.
— Мы и так друзья, Герман.
— Я, — сказал Варм. — Я…
Он распахнул рот, и из самых недр его глотки раздался непонятный звук. Словно треснул и разломился некий твердый кусок нутра. Что бы ни случилось, боли Варм не испытывал. По крайней мере, он даже не вскрикнул. Я опустил ему на грудь ладонь и успел застать момент, когда сердце встрепенулось последний раз и затихло.
Испустив дух, Герман Кермит Варм уронил голову на бок, и часы его жизни остановились. Его правая рука свесилась с койки, и я поправил ее. Когда она свесилась второй раз, я все оставил как есть. Вышел из палатки. Чарли по-прежнему сидел у костра, и вроде бы ничего не изменилось. За исключением одной существенной детали.
Когда я вышел к братцу, по лагерю шастало с полдюжины индейцев. Краснокожие рылись в наших сумках, осматривали коней и мулов, искали, что бы такого ценного прикарманить. Стоило мне высунуть нос из палатки, как один из индейцев, вооруженный винтовкой, мотнул стволом в сторону Чарли: садись, мол, рядом. Я и сел.
