и дернулся, будто его подстрелили, и заорал:
– Ты все врешь! Я ее так хорошо спрятал, что никто никогда…
Он тут же осекся, но Глория победно вскрикнула:
– Ага! Я так и знала! Это был ты! – И прежде чем он успел что-то предпринять, она схватилась за его черные волосы и дернула изо всех сил. Его скальп остался у нее в руках, а голова оказалась такая же лысая, как у меня!
– Так я и думала! Парик! – воскликнула Глория. – Так это ты ограбил дилижанс! Ты побрил голову, чтобы выдать себя за Брекенриджа… – Тут он бросился на нее, схватил в охапку, зажал ей рот и крикнул:
– Джо! Том! Бак!
Глядя на то, как Глория пытается вырваться из его лап, я мигом дернулся, и наручники треснули, как прогнившая веревка, а затем схватил прутья решетки и вырвал их с корнем. Бревна, в которые были вбиты прутья, раскололись, как дрова в печке, и я полез через окно, будто медведь в курятник. Донован отпустил Глорию и схватил было обрез, чтобы вышибить мне мозги, но Глория ухватилась за ствол и налегла всем весом, так что он не мог прицелиться, и я спрыгнул на землю как раз в ту секунду, когда из-за угла тюрьмы показались трое его подельников.
Увидев меня на свободе, они так ошалели, что не смогли вовремя остановиться и налетели на меня, а я схватил их всех разом и сдавил, только кости затрещали. Тогда я отшвырнул их в разные стороны, как медведь стаю бродячих собак. Двое раскроили черепа о стену тюрьмы, а третий сломал ногу, налетев на пень.
Донован тем временем отпустил обрез и помчался в сторону леса, но Глория вскочила на ноги и – бам! – выпалила в него, но он убежал слишком далеко, и дробь лишь едва оцарапала ему зад. Но он все равно завопил, будто его резали. Я хотел броситься за ним, но Глория меня остановила.
– Он побежал за той самой лошадью, о которой я говорила! – задыхаясь, крикнула она. – Скорей, за Капитаном Киддом! Пешком мы их не догоним!
Бах! В лесу прогрохотал выстрел, и Донован не своим голосом заорал:
– Прекрати, чертов ты идиот! Это не Элкинс, это я! Нас раскрыли! Нужно сваливать!
– Дай я тоже сяду! – заскулил другой голос, видать, это был тот самый парень, который должен был меня застрелить, если б я согласился на побег. – Моя лошадь с той стороны тюрьмы!
– Пошел прочь, чтоб тебя! – огрызнулся Донован. – Двоих не выдержит!
Бам!
Похоже, он треснул своего приятеля по башке рукояткой револьвера.
– Это тебе за то, что нашпиговал меня дробью, идиот ты этакий! – рявкнул Донован и скрылся за деревьями.
Мы между тем уже добежали до тех дубов, в которых был привязан Капитан Кидд, я сел в седло, а Глория запрыгнула позади меня.
– Я с тобой! И не смей спорить! Ну, вперед!
Я поскакал в лес, туда, где скрылся Донован, и за первым же деревом увидал его подельника; тот распластался на земле с дробовиком в руке – Донован, видать, раскроил ему череп. Хоть я и был охвачен справедливым гневом, на секунду почувствовал радость и умиротворение, когда вспомнил, что Донован все-таки отхватил дроби, причем от того человека, который спутал его со мной. Вот уж взаправду говорят, не рой яму другому.
Донован так торопился скрыться в чаще леса, что помял все кусты вокруг, и теперь даже слепой мог бы понять, куда он ускакал. Мы слышали, как его лошадь впереди продирается сквозь заросли, но вскоре все стихло, потому что он вышел на дорогу, и мы выскочили вслед за ним. Луна освещала все вокруг, но дорога оказалась извилистой, поэтому мы не шибко хорошо видели, что там впереди, но по стуку подков поняли, что уже почти догнали его. Его лошадка была быстрой, но я знал, что она не проскачет и мили, как Капитан Кидд ее настигнет.
Тут мы увидали впереди небольшую полянку, а на ней дом, в котором горели свечи, и тут на поляну вылетел Донован, соскочил с лошади и заорал:
– Открывайте, чертовы идиоты! Нас раскрыли! Элкинс у меня на хвосте!
Дверь отворилась, и он нырнул в темноту с криком:
– Закрой дверь и запри на засов! Выломать он не сумеет!
А следом кто-то подхватил:
– Задувайте свечи! Вон он, уже показался из леса!
Загрохотали выстрелы, над моей головой засвистели пули, так что я придержал Капитана Кидда, оставил его за деревьями, а сам спрыгнул на землю, схватил большое полено, которое еще не успело сгнить, и побежал прямиком к дому. Те, кто заперся внутри, такого не ожидали, и только один в меня выстрелил, да и то попал в полено. Через секунду я врезался в дверь… то есть налетел на дверь поленом, и та треснула, сорвалась с петель и упала внутрь, придавив разом троих или четверых человек, которые тут же заверещали во всю глотку.
Я ввалился в дом, ступая прямо по обломкам; все свечи они успели задуть, но через окно немного светила луна, и я разглядел перед собой три или четыре фигуры. Они пытались застрелить меня, но в доме было так темно, что они не видели цели, и пули всего лишь оцарапали меня в некоторых неважных местах. А я двинулся на них, схватил всех разом в охапку и принялся дубасить об пол. Я понял, что у меня под ногами кто-то есть, потому что, когда я топтался на месте, кто-то вопил, к тому же я то и дело натыкался сапогами на чью-то голову и отвешивал ей хорошего пинка. Я даже не знал, кто у меня в руках, потому что в доме стоял такой дым из-за всего этого пороха, что одного лунного света уже было мало. Но никто из тех, кто попадался мне под руку, не был похож на Донована, а те, кто валялся под ногами, вопили не его голосом, поэтому я принялся освобождать дом, выкидывая одного за другим за дверь, и всякий раз, когда я отправлял на улицу очередного бандита, с крыльца доносилось звонкое «хрясь!» – это Глория стояла у выхода и колотила дубинкой по голове каждого, кто показывался в дверях.
Наконец в доме не осталось никого, кроме меня и еще одного человека, который метался из стороны в сторону, пытаясь проскользнуть мимо меня и выскочить за дверь. Я схватил его, приподнял и уже хотел было швырнуть на улицу, как он вскрикнул:
– Прошу вас, мой колоссальный друг! Я сдаюсь и требую,
