— Чего вам нужно? — грубо бросил он.
— Можно у вас переночевать и поужинать? — сказала Молох.
— Можно, если заплатите.
— Сколько вы возьмете?
— Это зависит от того, что вы спросите и где будете ночевать.
— Вот все, что у нас есть, — сказала старуха, подавая трактирщику медные монеты.
Трактирщик сосчитал их с презрительным видом, сделал значительную гримасу и засунул деньги в карман.
— Вас накормят и поместят сообразно плате, — сказал он потом.
Он взял длинный нож, отрезал большой кусок черствого хлеба, маленький кусочек прогорклого сала и положил все это на стол; потом поставил кружку воды и сказал:
— Вот вам ужин… А вот и ваша комната…
Он растворил дверь черной и грязной каморки, в которой лежало несколько вязанок соломы. Две курицы с испугом выбежали оттуда. Разбитое окно выходило на задний двор.
Венера и Молох печально съели жалкую пищу, предложенную им, и, утолив голод, вышли на улицу. Вечер был великолепный. Они сели на каменную скамейку у ворот гостиницы. Не прошло и пяти минут, как показалась группа, состоявшая из двух человек и одной лошади. Лошадь была старая, очень тощая и в странной упряжи. На шее у нее висело несколько колокольчиков. На ней сидела женщина, лица которой нельзя было рассмотреть, потому что оно совершенно исчезало под длинными складками толстого покрывала. За спиной этой женщины был крепко привязан кожаный чемодан.
Трудно было вообразить что-нибудь страннее наружности человека, который вел лошадь за узду. Это необыкновенное существо походило на одного из гномов — хранителей сокровищ, которыми средневековые легенды населяли подземные царства. Этот странный человек имел не более четырех футов роста и был горбат и спереди и сзади. Его угловатое лицо, желтое как лимон, маленькие серые глазки, беспрестанно мигавшие, и широкий рот выражали попеременно то удовольствие и веселость, то испуг и беспокойство. Совершенно плешивый череп составлял удивительный контраст с рыжей и густой бородой, перемешанной с белыми прядями и падавшей на грудь. На нем был очень простой дорожный костюм, который никоим образом не мог привлечь к. нему внимание. Этому странному человеку могло быть от шестидесяти до семидесяти лет. Он остановил лошадь прямо перед гостиницей.
— Эй! Хозяин! — закричал он. — Хозяин!
Голос его был пронзителен и отличался резким итальянским акцентом.
Трактирщик показался на пороге.
— Чего вам нужно? — спросил он.
— Можно у вас остановиться?
— Вы же видите, что это гостиница!
— А поужинать?
— Если вы не слишком прихотливы.
— А поставить лошадь в конюшню?
Трактирщик пожал плечами и не отвечал. Старичок продолжал:
— Мне нужны две комнаты. Одна для моей дочери. Другая для меня. Мне дайте какую хотите, хоть настоящую конуру, лишь бы дочери было хорошо.
— Я отведу вам две комнаты, и обе хорошие.
— А ужин?
— Вам дадут кусок жареной говядины.
— Не можете ли вы заколоть цыпленка для моей дочери?
— Могу.
— И все это, надеюсь, будет стоить не слишком дорого?
— Я с вас возьму как положено.
— Именно это я и хотел сказать; поступайте с нами как честный человек.
— А я и есть честный человек, господин путешественник, слышите ли вы?!
— Э! Господин трактирщик, я никогда в этом и не сомневался. Где конюшня?
— Налево.
— Я сам отведу туда лошадь, а вы пока проводите мою дочь в ее комнату.
— Вашу лошадь отведут.
— Нет, нет, — живо сказал старик, — я сам хочу поставить ее в конюшню. Эта лошадь хорошая, и я очень ею дорожу.
— Однако она не стоит и десяти экю, — пробормотал хозяин довольно громко.
Старик не отвечал. Он подошел к дочери и сказал ей:
— Дебора, дитя мое, обопрись о мое плечо и сойди на землю.
Дебора скорее сделала вид, что облокотилась, и легко спрыгнула с лошади. В эту минуту складки ее покрывала раздвинулись, и Венера увидала лицо чудной красоты.
Тем временем странный старичок повел свою лошадь в конюшню. Задний двор гостиницы содержался не лучше всего остального. Кучи навоза и лужи грязи почти не оставляли свободного прохода. Чтобы дойти до конюшни, надо было пройти по черной и вонючей грязи. Старик, выполняя этот трудный переход, бранился, ругался, но наконец добрался до конюшни. Корова и осел, стоявшие рядом по колена в нечистотах, с печальным видом предавались размышлениям перед пустыми яслями. Неподалеку от них храпел на соломе высокий парень. Проснувшись от прихода гостей, он встал и сделал несколько шагов вперед. Это был молодой человек с наружностью не многим привлекательнее хозяйской. Оспа совершенно его обезобразила, и на лице его виднелись красные пятна, такие же мерзкие, как и на лице его хозяина.
— Подождите, — сказал он, — я вам помогу.
— Нет… Нет! Не беспокойтесь, — с живостью вскричал старик. — Я один справлюсь. Принесите мне только сена и овса.
Но конюх, не обратив никакого внимания на эти слова, подошел к лошади и начал расстегивать подпругу. Старик обнаружил очевидные признаки нетерпения.
— Пожалуй, разнуздайте ее, если уж непременно хотите, — сказал он с неохотой.
— Я сначала сниму чемодан, — возразил конюх.
Старик побледнел.
— Не дотрагивайтесь до него! — вскричал он.
— Почему?
— О! Так… Я хотел сказать: не к чему торопиться…
Но конюх уже отвязал ремни, которыми чемодан был прикреплен к седлу. Волнение старика достигло крайней степени. Он хотел взять чемодан, но конюх уже приподнял его.
— Эге! — сказал он с удивлением. — Как тяжело! Здесь, по крайней мере, фунтов пятьдесят!..
— А! Вы шутите, друг мой. Пятьдесят фунтов! Полноте!
— Если в нем деньги, то сумма должна быть очень порядочная!
— Деньги?! Бог Авраама, Исаака и Иакова!.. Что вы, какие деньги!
И старик попытался рассмеяться; но смех его был вынужденный, если не сказать, судорожный. Он продолжал:
— Деньги! Ах, хотелось бы мне иметь их в этом чемодане! Был бы я богаче, нежели теперь!
— Что же здесь такое?
— Свинец, мой добрый друг. Жалкие слитки свинца, олова… Все это стоит не больше каких-нибудь четырех экю!
— Неужели? — осведомился конюх с насмешливым видом.
— Это так же справедливо, как и то, что меня зовут Эзехиель Натан!
— А! Вы еврей?
— Я поклоняюсь Богу моих отцов, и хотя он оставляет служителя своего в нищете, я все-таки соблюдаю его заповеди… Мой добрый друг, отдайте мне, пожалуйста, этот чемодан…
— Берите, — сказал конюх.
Старик протянул руки. Конюх бросил ему чемодан так, что тот согнулся под его тяжестью. При этом из чемодана раздался металлический звук. Бледность жида приняла синеватый оттенок; но конюх, по-видимому, не обратил никакого внимания на все это.
