Ознакомительная версия.
Противоположный берег представлял собой безотрадную, дикую пустыню, усеянную громадными черными валунами и обломками скал. Нигде, ни в каком направлении не было видно ни малейших признаков человеческой жизни.
– Там, вдали, – сказал драгоман, указывая своим хлыстом на восток, – проходит военная дорога, ведущая от Вади-Хальфы к Сарре, расположенной к югу отсюда, за этими чернеющими холмами. Те две голубые горы, там, на самом краю горизонта, находятся в Донголе, то есть более чем в ста милях от Сарры. Железная дорога проложена нами на протяжении сорока миль, но она много страдает от дервишей, которые превращают ее рельсы в копья и постоянно обрывают телеграфные провода. Теперь будьте любезны, господа, перевести ваши взгляды на ту сторону…
Здесь открывалась грандиозная картина голой, беспредельной, бесконечной пустыни. Вблизи песок пустыни был ярко-золотой и ослепительно блестел на солнце; рассыпною нитью выстроились у подножья холма чернолицые солдаты эскорта в своих небесно-голубых мундирах и стояли неподвижно, опершись на свои ружья и отбрасывая от себя внушительную, почти черную тень. За этой золотой, искрящейся равниной тянулась низкая линия холмиков, над которыми поднимался другой ряд холмов, более возвышенных, а за ними еще другой ряд вздымал свои головы над плечами предыдущих, – и все они тонули в бледно-фиолетовой дымке прозрачной дали. Все они не были высоки; высочайшие из них едва ли достигали ста футов высоты, но дикие зубчатые вершины, их крутые откосы, раскаленные солнечными лучами чуть не докрасна, придавали им особенно суровый характер.
– Это Ливийская пустыня, господа! – с театральным жестом импресарио возгласил Мансур. – Величайшая пустыня в целом мире! Если бы вы, господа, пошли отсюда прямо наперерез, на запад не сворачивая ни к северу, ни к югу, то первое жилье, которое вы встретили бы на своем пути, были бы заселенные места Америки! Да, мисс Адамс, ближайшая в этом направлении цивилизованная страна – это Америка!
Но мисс Адамс даже не слышала этого обращения к ней, так как внимание ее было отвлечено ее племянницей. Сади, в порыве восхищения, схватила ее одной рукой за руку, а другой указывала ей вдаль.
– Нет, право, только этого и недоставало для полноты картины! Боже, что может быть красивее и живописнее этой беспредельной пустыни! – восклицала она с разгоревшимся личиком и сверкающими от возбуждения глазами. – Поглядите, мистер Стефенс! Видите этих людей верхами на верблюдах, появляющихся из-за этих лиловых холмов, точно в туманных картинах!
Все невольно взглянули в ту сторону, куда указывала девушка. Длинною вереницей выезжали один за другим на равнину величественные всадники в красных тюрбанах, появляясь из оврага между холмов. Все точно замерли; даже жужжание мухи казалось вполне внятным звуком. Полковник Кочрейн только что чиркнул спичку, чтобы зажечь свою сигару, но спичка догорела до того, что обожгла ему пальцы, а сигара так и осталась не закуренной. Бельмонт тихонько свистнул, а драгоман стоял с полураскрытым ртом и смотрел вперед совершенно бессмысленными глазами. Остальные переводили взгляд с одного на другого из присутствующих с тревожным чувством ожидания чего-то недоброго. Первым прервал молчание полковник:
– Клянусь честью, Бельмонт, – воскликнул он, – как видно, один из тысячи шансов налицо!
– Что это значит, Мансур? – грозно крикнул Бельмонт. – Кто эти люди? И отчего ты стоишь так, как будто у тебя ум отшибло?
Драгоман сделал над собой усилие и, проведя языком по запекшимся губам, отвечал:
– Я не знаю, кто эти люди, и не знаю, зачем они тут появились!
– Чего же тут не знать, это сразу видно! – сказал неунывающий и упорный в своем мнении француз. – Это вооруженные люди на верблюдах, какие-нибудь абабдэ, бишарин или бедуины, словом, кто-нибудь из туземцев, которых правительство применяет в качестве пограничной стражи!
– Ей-Богу, он, может быть, прав! – с невольным чувством облегчения воскликнул Бельмонт, обращаясь к Кочрэню и вопросительно глядя на него. – Почему бы, действительно, не так, почему эти люди не могут быть дружественны нам?
– По эту сторону реки нет дружественных племен, – сказал резко и уверенно полковник, – в этом я совершенно уверен. К чему умышленно себя обманывать? Мы должны быть готовы ко всему.
Но, несмотря на его слова, все стояли, сбившись в кучу, неподвижно глядя вперед, на равнину; их нервы были настолько потрясены этим внезапным открытием, что им казалось все это какой-то фантастической сценой в неясном сне – чем-то отвлеченным, совершенно их не касающимся. Эти люди на верблюдах выехали из глубокого оврага по направлению того пути, по которому только что следовали туристы, из чего становилось ясно, что для наших путешественников обратный путь был отрезан. Судя по громадному облаку пыли и длинной веренице всадников, казалось, что их целая армия; человек семьдесят на верблюдах занимают сравнительно большое пространство. Выехав все до последнего на песчаную равнину, они, не торопясь, выстроились фронтом и затем, по короткому, резкому, гортанному звуку, поданному одним из них, помчались вперед. Их своеобразные, живописные в своих широких бурнусах и красных тюрбанах фигуры равномерно покачивались в светло-желтом облаке песка.
Одновременно с этим шесть человек чернолицых солдат сомкнули ряды, держа ружья наготове, и залегли за скалы у подножья холма. Затем все затворы их ружей щелкнули разом по команде их капрала: «Готовься!»
Теперь только тупое недоумение туристов уступило место сознанию близкой грозящей опасности, и ими вдруг овладело какое-то безумное, безрассудное бешенство; все они хотели что-то сделать, метались из стороны в сторону на площадке утеса, словно распуганная дворовая птица в момент, когда налетел коршун.
Они не могли, не хотели сознаться, что им некуда было уйти, что они ничего решительно не могли сделать. Обе женщины уцепились за Мансура, инстинктивно сознавая, что он является ответственным за их безопасность, но тот сам дрожал, как осиновый лист. Стефенс старался держаться подле Сади Адамс и все время механически твердил ей: «Не волнуйтесь, мисс Сади, не волнуйтесь, пожалуйста!» – хотя сам он, видимо, волновался не меньше ее. Monsieur Фардэ гневно топал ногами и метал злобные взгляды на окружающих, словно все они обманули его. Тучный пресвитерианский проповедник стоял как истукан, под своим большим зонтиком, неподвижно устремив вперед бессмысленные испуганные глаза. Сесиль Броун покручивал нафабренные тонкие усики; он был бледен, но смотрел, как всегда, презрительно и пренебрежительно. Полковник Кочрейн, Бельмонт и Хидинглей более всех сохранили присутствие духа и способность здраво рассуждать.
Ознакомительная версия.