— Люда, я предлагаю тебе стать моей невестой, — сказал Руслан, опустившись одним коленом на квадратную каменную брусчатку, и протянул ей золотое кольцо с маленьким бриллиантом.
— Ты заготовил кольцо заранее, ещё в Санкт-Петербурге? — воскликнула Людмила, поражённая происходящим. Оказалось, что её сюрприз с гостиницей совсем не сюрприз, по сравнению с кольцом Руслана.
— После того, как я побывал в том мрачном потустороннем лесу, я понял, что ты – моя судьба, — произнёс Руслан, а из глаз Людмилы брызнули слёзы.
— Ты будешь моей невестой? — озабоченно спросил Руслан. Людмила размазала слёзы по лицу и сказала: — Это самый счастливый день в моей жизни. Я скажу тебе да!
Они обнялись и так стояли на дорожке. Мимо проходили прохожие и, несмотря на то, что они нарушали моральные устои мусульман, их, почему-то, никто не осуждал. Возможно потому, что в Турции религия не является основополагающим фактором общественного сознания. Испытывая эйфорию и душевное единение, они взялись за руки и поспешили в собор.
Некогда главный храм православия, собор Святой Софии, после завоевания Константинополя турками-османами, влачил жалкое существование. Сначала его стены замазали штукатуркой, чтобы скрыть все лики святых, и превратили в мечеть, пристроив четыре минарета. И только в 1935 году, благодаря общественности и турецкому реформатору Ататюрку, собор Святой Софии превратили в музей, а фрески освободили от штукатурки. Мечеть Фируз Ага, мимо которой они проходили, не вызвала у Людмилы никакого интереса, а когда Руслан спросил почему, то высказалась предельно прямо и просто:
— Ислам – религия для мужчин. В ней нет места женщине и всё, что ей отводится – роль рабыни.
— В Турции женщин выбирают в парламент, — возразил Руслан.
— Это не меняет моего отношения к исламу, — отрезала Людмила.
Они прошли мимо разрушенного обелиска и оказались возле центрального входа в Собор Святой Софии. Открытые двери запустили их в галерею, освещённую низко висящими люстрами. Высокие арочные своды подпирали колонны, сложенные вместе со стенами. Не мешкая, Руслан и Людмила зашли в главный зал, освещённый такими же люстрами, как и в галерее, и задрали головы, поражаясь величавой громадине. Даже не верилось, что здание строили люди, казалось, что на такое способны только великаны. Людмила, увидев круглые щиты с арабской вязью, прибитые к колоннам, не вытерпела и сообщила своё мнение: — Меня раздражают эти, не к месту пристёгнутые щиты!
— Будь терпимее и люди к тебе потянуться, — дразнил Руслан, а Людмила потащила его вверх по ступенькам, на галерею. Человек в тёмных очках, стоящий у стены, повернулся и проводил их взглядом, а потом прикрыл лицо белым башлыком и последовал за ними.
Они не смотрели на время, пока бродили по собору, и только солнце, перебравшись в окна западной части здания, напоминало, что время движется к вечеру. Руслан не торопил Людмилу, так как она кропотливо заносила в большую общую тетрадь все надписи и рисунки, которые им встречались в соборе. Людей стало больше, так как сентябрьская жара загоняла людей под прохладные величественные своды. Они находились перед алтарём, когда Людмила, как в замедленном фильме, увидела людей, прикрывающих свои лица балаклавами, которые из-за колонн выбрасывали на середину зала дымящиеся лимоны. Эти странные фрукты, крутанувшись на скользком каменном полу, с грохотом раскололись, наполняя собор дымом, а стены вокруг затрещали и зацокали. Раздался первый раздирающий душу крик, а за ним второй, третий. Людмила повернулась к Руслану, который стоял прямо в аспиде, задрав голову вверх, словно молился Богородице с маленьким Иисусом. Людмилу удивило его помертвевшее лицо, искажённое болью, а руки прижались к груди.
«Ранили!» — подумала Людмила и бросилась к Руслану, чтобы поддержать его. Но тут перед ней выскочил их знакомый Спартак, который подхватил Руслана на руки и понёсся к выходу, громко выкрикивая на английском языке:
— Step aside, the wounded man![81]
Людмила побежала за Спартаком, а вокруг снова раздались крики: «Step aside, the wounded man!» — и крепкие парни неслись к выходу. Тут же набежала пресса и фотографы, снимающие всё вокруг, в особенности крепких ребят, которые картинно держали в руках трупы, подразумевая в них раненных. Спартак посадил Руслана возле стенки и похлопал его по лицу. Руслан открыл глаза, и Спартак довольно сказал:
— Живой, земляк?
Руслан оглянулся, разыскивая глазами Людмилу, а когда увидел её живой и невредимой, – успокоился. Людмила заметила, что Спартак что-то потерял, и махнула ему рукой.
— У вас что-то выпало! — предупредила она, а когда разглядела предмет, с ужасом поняла, что это черная балаклава.
— Спасибо, сестричка! — улыбнувшись, сказал Спартак и отправился к своему руководителю в чёрном костюме. Людмила принялась ощупывать Руслана, постоянно спрашивая: «Что у тебя болит?» — но он упорно отвечал, что ничего. Она расстегнула рубашку и увидела покрасневшую перевёрнутую звезду на груди. Людмила дотронулась до нее, и Руслан вскрикнул от боли. «Видимо, ударил кусок штукатурки или камень», — подумала Людмила, успокаиваясь.
— Посиди здесь, — сказала она Руслану, — я пойду, помогу раненным.
Она отправилась к лежащим раненным, которым уже оказывали помощь, и погрузилась в работу ей известную, так ка отец часто её брал с собой в хирургию и она многое знала, пусть и теоретически. Вскоре всех раненных увезли санитарные машины, и Людмила вернулась к сидевшему Руслану.
— Сможешь идти? — спросила она и подумала, что Руслана следовало показать врачам. Она помогла ему, и они медленно поковыляли в гостиницу. Возле памятного дерева в парке Руслан присел на лавочку и сказал:
— Здесь я всегда буду набираться сил.
В гостинице она поставила Руслана в душ и вымыла, тщательно осматривая каждый кусочек его тела. Она не обнаружила никаких других ран, кроме как на груди и немного успокоилась. Поднявшаяся деревяшка Руслана, как и он сам, требовала продолжения утреннего банкета, но Людмила строго сказала, включив ему холодный душ:
— Никакого секса больным не положено.
Визжащий Руслан и упавшая деревяшка подтвердили данный диагноз. Они пошли в ресторан поужинать, а по приходу в номер сразу заснули. Утренняя турецкая газета, подсунутая под дверь, писала, что многороссийские туристы самоотверженно спасали раненых в соборе Святой Софии. На развороте газеты красовалась фотография Людмилы, которая перевязывала голову японскому туристу. В отличие от турецких газет, где о нападавших не говорилось ни слова, все многороссийские СМИ и телевидение муссировали ноту Многороссийского президента, который требовал наказать исламских экстремистов, пытавшихся разрушить православную святыню. В ноте указывалось, что только благодаря усилиям многороссийских туристов экстремистам не удалось взорвать собор Святой Софии. Людмила не читала утреннюю газету, тем более, многороссийскую прессу, так как в это время проснувшийся больной страстно насиловал врача с её согласия.
