До того, как итакийцы оказались среди них, вражеским лучникам хватило времени только выпустить половину обычной партии стрел. Эперит столкнулся щитами с копьеносцем в переднем ряду, отбросил противника в сторону благодаря инерции движущегося тела, а потом резанул мечом по открывшейся спине. Враг заорал и рухнул в пыль. Молодой воин оставил его там. Итакийцы, следующие за ним, его прикончат.
Теперь напротив него стояли еще два тафианина, направляя длинные копья, но оставаясь вне пределов досягаемости его меча. Он отчаянно пытался отклонить копья в сторону, выбить их из рук и проскользнуть поближе, но успевал добиться успеха лишь с одним. Второе копье тут же отправляло его на изначальную позицию.
Затем, за несколько мгновений до того, как люди у него за спиной не подтолкнули его на копья, что казалось неизбежным, к Эпериту присоединился итакиец с копьем. Это был молодой испуганный парень, который мало знал о военном деле. Он быстро пал под умелым ударом копья одного из тафиан.
Но Эперит воспользовался этим моментом и проскочил между длинными копьями туда, где только меч мог оказаться эффективным. Он рубанул по лицу над одним из высоких щитов и рассек его до переносицы. Тафианин бросил оружие и отвернулся, закрывая глаза руками и крича от боли. Юноша прикончил его одним ударом меча.
Затем он повернулся ко второму противнику, который отбросил копье и выхватил длинный клинок из-за пояса. Со всех сторон давили сражающиеся люди, было трудно оставаться друг от друга на таком расстоянии, чтобы свободно наносить удары. Противники внимательно наблюдали друг за другом, пытаясь догадаться, когда и каким образом будет нанесен удар. Тафианин, как и все его соотечественники, был высоким, он мог дотянуться далеко. Но в пылу битвы, когда люди сражаются вокруг, Эперит знал, что это пойдет противнику во вред. Он подобрался поближе к неприятелю, а тот попытался нанести ему удар в лицо острием меча. Молодой воин отклонил удар щитом, затем рубанул мечом по вытянутой руке наемника и отсек ее в районе локтя. Тот с криком боли отпрянул назад, а Эперит оставил его отступать в массу своих товарищей, прижимая обрубок к груди.
Внезапно юноша почувствовал резкий удар в плечо и пошатнулся, отступая назад. Потом на него накатила волна боли, которая притупила все остальные чувства, сознание погрузилось в темноту ночи. Мгновение казалось, что он плывет, голова у него кружилась, словно клубы тумана, а потом он полетел на жесткую землю, и это вернуло его чувства. Он лежал среди танцующих ног в сандалиях, принадлежавших друзьям и врагам. Странное спокойствие придавило его к земле, словно тяжелым грузом. Звуки битвы куда-то отошли, хотя он все еще улавливал топот ног вокруг. Или это было биением его собственного сердца?
Пытаясь вдохнуть воздух, он опять почувствовал, как волна боли накатывает откуда-то из глубины. Эперит непроизвольно закрыл глаза, затем последовал укус в левое плечо, горячий и резкий. Это окончательно привело его в чувство.
Он протянул руку и ухватился за стрелу, потянул за нее, ощущая, как острие проделывает свежую борозду у него в теле. К счастью, кость не задело, но мышцы кричали в агонии, когда стрела выскользнула и упала в пыль у его ног.
Эперит снова рухнул на землю, неимоверно устав от приложенных усилий. Через несколько секунд он почувствовал, как чьи-то руки подхватили его подмышки, подняли и потянули из битвы. Юноша поднял голову и увидел лица Мента и Антифия, нависавшие над ним. Лучник мгновение смотрел ему прямо в глаза, затем снял с него лук Одиссея через голову и раздвинул плащ, чтобы осмотреть рану. К нему присоединился Мент, ощупывая кожу пальцами, пока не убедился, что никакой опасности нет. Затем он оторвал куски материи от своего плаща и перевязал плечо воина.
— Боги с тобой, — сказал тафианин со своим обычным сильным акцентом. — Кость не задета. Рана быстро затянется. Но в этом сражении ты больше не сможешь участвовать.
Он развернулся и снова присоединился к схватке, которая продолжала бушевать у порталов большого зала. Антифий посмотрел на Эперита с видимым облегчением в глазах и сказал, что берет командование на себя. Затем он достал меч и последовал за тафианином в гущу битвы. Эперит остался среди мертвых и умирающих на краю площадки.
Эперит посмотрел на лук Одиссея, сделанный из рога, который теперь лежал рядом с ним, и вспомнил, что царевич находится где-то во дворце. Он почувствовал, что действовать нужно незамедлительно, подхватил оружие из пыли, и, качаясь, поднялся на ноги. Его соотечественники (юноша теперь так их и воспринимал) продолжали сражаться с тафианами, подойдя к ним совсем близко.
Эперит не мог держать щит левой рукой, но знал, что все еще способен взять меч в правую и помочь им. Несмотря на то, что им требовалась любая помощь, он теперь думал об Одиссее. Юноша оглядел большой двор и увидел дверь, которая вела в кладовые и кухни. Воин подхватил меч и, пошатываясь, направился к ней. Она оказалась незапертой.
Он вошел в узкий коридор. Там не горело ни одного факела, свет падал только из дверного проема у него за спиной, но глаза хорошо видели в темноте, выхватывая дверные проемы по обеим сторонам коридора и лестничным пролет справа. Внезапно Эперит услышал звук голосов, доносившийся откуда-то из внутренней части дворца. Он замер, чтобы точно определить направление. Напрягая улучшившийся благодаря Афине слух, и стараясь не обращать внимания на звуки битвы, лязг оружия, крики раненых и умирающих, молодой воин прислушивался к определенному голосу — голосу Одиссея.
Медленно ступая, Эперит миновал лестницу, ведущую на второй этаж, и пошел по коридору направо. Осторожно продвигаясь в тени, он крепко сжимал рукоять меча. Голоса стали слышаться отчетливее. Затем он узнал голос Одиссея. Ошибиться было невозможно.
Через несколько секунд коридор вывел его в большой зал, где он нашел царевича напротив четырех тафианских лучников и Политерса. Последний держал Пенелопу, блестящий кинжал был прижат к ее горлу. Эперит увидел ее, и все внутри у него похолодело. Он понял, что прибыл слишком поздно. Без поддержки других товарищей за спиной, он мало чем мог помочь Одиссею, разве только умереть рядом с ним.
— Значит, прибыла твоя армия, — издевательски заметил Политерс.
Одиссей повернулся и на мгновение обеспокоенное выражение исчезло с его лица. Его сменило облегчение и даже радость.
— Я знал, что могу на тебя положиться, Эперит, — сказал он. Затем лицо царевича снова помрачнело, хотя решимость не исчезла. Он повернулся к Политерсу. — Отпусти мою жену, и я сохраню твою бесполезную жизнь. Но если она хоть как-то пострадает, я сделаю твою смерть столь ужасной, что ты будешь умолять меня быстрее с тобою покончить.
